— Его семью — мать, жену и троих ребятишек — безжалостно расстреляли болотные волки в Нарве, — внешне бесстрастным тоном сообщил Стасу Гагарину фюрер. — Сознание бедняги не вынесло тяжкого испытания… Потому майор и решил отомстить всем прибалтам сразу…
— Но ведь в прибалтийских районах добрая половина жителей русские! — вскричал молодой штурман. — Разве это неизвестно безумцу?
— На то он и безумец, чтобы не видеть в собственном чудовищном раскладе сего обстоятельства, партайгеноссе, — в элегической манере, которая уже раздражала импульсивного Стаса, проговорил Адольф Гитлер. — Когда палец лег на спусковой крючок, надо стрелять, дружище, а не цитировать старого хрыча Фрейда и Карла Юнга. Словоблудие побоку, в действии — все!
— Андестэнд? — спросил он вдруг по-английски.
— Андестэнд? — проворчал молодой Гагарин. — Чего тут не понять? Не впервой нам действовать, дорогой товарищ, ужо справимся с Божьей помощью…
— На Бога надейся, а сам не плошай, — улыбнулся фюрер. — Слушайте сюда, — сказал он.
Майор Анатолий Сидоров по внешним признакам впечатления безумного человека не производил.
И то, что взрослый мужчина, кряжистый и рослый одновременно, зарыдал вдруг, как ребенок, когда принялся рассказывать о ребятишках, погибших в Нарве, вовсе не говорило о больной психике одержимого стремлением отомстить потрясенного личной трагедией бедолаги.
«Да и безумец ли сей человек? — не раз и не два размышлял Стас Гагарин, общаясь в эти тревожные дни с майором. — Украсть ракетную установку, угнать ее бесследно и схоронить в перенаселенных краях — такое не под силу и рядовому интеллектуалу… Безумие его в несоразмерности отмщения… Виновны в гибели семьи майора несколько подонков, а наказать Анатолий хочет миллионы людей».
Конечно, пришелец из шестьдесят восьмого года осознавал, что подобный расчет к Сидорову тоже неприменим. Это для тебя, не ставшего жертвой избиения в Нарве, действия мстящего майора, так сказать, неадекватны.
А что такое для униженного и оскорбленного русского человека остальной прибалтийский мир, если последний уничтожил то, чем жил несчастный Сидоров, увы… Мир самого Анатолия перечеркнут навеки. Надо его глазами увидеть случившееся в Нарве, его, Сидорова, сознанием воспринять оскорбительные и несправедливые выкрики «мигрант» и «русская свинья»!
И в каком масштабе сочетать личные потери майора и тот ущерб, который готовится майор нанести потерявшему в глазах Сидорова право на жалость и пощаду прибалтийскому народу?
…По проселочной лесной дороге Анатолий Сидоров загнал закрытую брезентом установку в дальнее охотничье хозяйство, о котором знал, что егерь повез молодую жену на родины в районный центр. Чтобы перенацелить пару ракет-близнецов на новый объект, майору требовалось некоторое время, и лучшего места схорониться от преследователей, а похитителя искали уже повсюду, Анатолий Сидоров и выдумать не мог.
Кстати говоря, те, кому следовало денно и нощно бдить, спохватились преступно поздновато, дали роковую фору мстителю-безумцу. А что там говорить! В самой России армия пребывала в разнузданном состоянии, генералы забивали себе головы лихорадочными поисками новых коммерческих структур, куда бы можно подставить фиктивно родичей и через них, распродав военное имущество, не гнушались приторговывать и закрытой информацией, сбывая ее в невинных якобы переговорах за чашкой виски заезжим американским советникам и экспертам.
Офицеры выведенных из Зарубежья полков жили с женами и ребятишками в солдатских казармах, загородясь простынями от рядового состава, а из стройматериалов, выделенных для строительства им новых квартир, сооружались для ловких заправил в генеральских погонах трехэтажные особняки в ближнем и дальнем Подмосковье.
Падала дисциплина, не хватало солдат и сержантов, планы призыва в армию военкоматы дружно проваливали, опасные объекты охраняли прапорщики и офицеры, а главное — армию вот уже несколько лет тюкали морально по темечку, измывались над ратниками земли Русской ломехузные подонки, в огромном числе, будто гниды, отложенные в средствах массовой информации главным паразитом — бывшим членом Политбюро, прославленным «прорабом перестройки», публично обвиненным в сотрудничестве с ЦРУ.
Потому и в Прибалтике, в оставшихся еще на ее землях армейских частях, бардак развели похлеще российского. Здесь добавлялась и беспросветная тоска от перманентных оскорблений, от обидных кличек, в ряду которых «оккупант» и «русская свинья» были ласкательными словами, бередили душу мелкие бытовые невзгоды, сумеречное сознание от искусственно раздутой истерии недоброжелательства, улюлюканья и глумления над всем русским взбесившейся националистической местечковой интеллигенции.
Службу в Прибалтике несли кое-как, по инерции, потому и сравнительно легко удалась Анатолию Сидорову акция глобального отмщения.
К домику егеря Стас Гагарин вышел уверенно и смело, не таясь и не прячась, ибо последнее было опасным: майор мог подстрелить его, не спрашивая, как говорится, фамилии, партийности и не придираясь к пятому пункту.
По разработанной легенде Стас Гагарин был офицером рижского ОМОНа, который избежал ареста и находится в настоящее время в бегах. На сей случай хранилась у Стаса в кармане пятнистого комбинезона надежная ксива, а в ней говорилось, что Станислав Семенович Гагарин — имя решили сохранить — является капитаном специальной милиции Министерства внутренних дел Латвийской ССР.
При изготовлении документа было высказано опасение: а вдруг майор читал книги Гагарина? Сам Стас полагал такое маловероятным и, как скоро выяснилось, ошибся.
Уже после того, как Сидоров безоговорочно принял версию с ОМОНом, он вдруг замолчал на полуслове, внимательно посмотрел на пришельца и спросил:
— Кажется, писатель есть такой — Гагарин… В «Советской России» о нем читал… Не родственник?
— Однофамилец, — не моргнув глазом, равнодушно ответил Стас.
По инструкции молодой штурман должен был безумца застрелить — и делу конец. Но одно, когда ты видишь обреченного через оптический прицел, как недавно в Киеве рассматривал перед смертельным выстрелом прапорщика Мазепу, но гораздо труднее погасить человека, с которым уже разделил хлеб-соль, о трагической доле которого тебе известно, и ты в некоей степени полагаешь фантастическую его месть справедливой, во всяком случае, понимаешь его бредовую затею, краешком собственной души сочувствуешь тому, что придумал несчастный майор.
Последний, готовый поначалу изрешетить Стаса из калашника, мгновенно изменил собственное отношение к пришельцу, едва тот поведал майору о том, что прежде служил в ОМОНе.
— Слыхал я, парень, что шефа твоего освободили? — спросил он по завершении ритуала знакомства, придирчиво изучив фальшивое — увы! — удостоверение Стаса.
— Показуху устроили российские власти. Только иначе поступить не могли, — махнул рукой молодой штурман, к этому времени он усекал в антирусской политике режима не хуже Эдуарда Володина из «Советской России» или Василия Грязнова из «Русской Правды». О предательстве Кремлевского режима в отношении Сергея Парфенова знала вся Россия…
— А ты, значит, бежал, — отстраненно глядя мимо ложного капитана, произнес Анатолий. — Тогда погоди немного, дружище… Управлюсь с одним делом, отдам чухонцам небольшой должок — и побежим с тобой вместе.
Тут бы посланцу Зодчих Мира и кончать беднягу, ибо намерение он, так сказать, непосредственно обнаружил… Но Стас Гагарин снова подумал, что сумеет отвадить майора от чудовищной затеи, майор вовсе не казался законченным сумасшедшим, не походил на тех субъектов, о которых бывший преподаватель теории государства и права знал по институтскому курсу «Судебной психиатрии».
«Почему вы медлите, партайгеноссе? — пробился в сознание молодого Гагарина голос бывшего
