Казикумухский, велел слугам выколоть упрямцу глаза. Кур–Эффенди вырвали один глаз, другой же только поранили, причем так, чтобы хан не догадался о жалости слуг, и отпустили. При первой же возможности Кур–Эффенди бежал к Шамилю. Имам высоко оценил мужество и ум лакца и приблизил его к себе. С тех пор до конца Кавказской войны Кур–Эффенди командовал всадниками, занимал другие должности и был так близок к Шамилю, что иногда спал с ним в одной комнате. А это — честь, которой никто, кроме Джемал– Эддина Казикумухского — тестя имама, не удостаивался.
Зять имама Абдурахман называл Кур–Эффенди «вице–президентом». Кур–Эффенди садился ближе всех к имаму; при разборе вопросов первым почти всегда выслушивали его. Умер он в Кази–Кумухе, вскоре после сдачи Шамиля в плен.
Раджибиль–Магома, выходец из Чиркея, также считался членом Совета. Имам более всего уважал его за прямоту. Погиб Раджибиль–Магома во время артиллерийской дуэли в 1858 году. Другими сведениями о нем мы не располагаем.
Более 20 лет был личным секретарем у Шамиля Амирхан из Чиркея, сын ученого Нурмагомеда. Амирхан хорошо знал арабский, аварский, кумыкский и другие языки, изучал разные науки. Впоследствии чиркеевец был назначен начальником канцелярии имама.
Обычно во время разбирательства дел в Совете глава дагестанцев садился в углу, под окном. Перед ним устраивался секретарь Амирхан с бумагой и чернилами. Имам диктовал письма или указания наибам, отвечал на жалобы, письма, а Амирхан записывал все это своим красивым почерком. Стола или каких?либо других приспособлений не было. Писать приходилось, положив стопку бумаг на войлок и наклонившись всем туловищем к полу.
Человек этот исполнял не только мирские обязанности. Когда обстановка требовала, Амирхан садился на коня, менял перо на саблю и сражался не хуже любого храбреца, которыми так славились войска имама. Шамиль высоко ценил его и как военачальника. И было за что. Например, в 1844 году во время осложнения обстановки в районе аулов Эрпели и Караная, близ царской крепости Темир–Хан–Шуры, Амирхан Чиркеевский командовал войсками четырех мюридов и задачу, поставленную перед ним, выполнил успешно.
Доверие к нему было так велико, что секретарю поручались и тайные дела. Однажды, как сообщает Мухаммед–Тахир ал–Карахи, имам получил письмо от черкеса Юсуфа–Хаджи. В письме была такая фраза: «Если желаешь переписываться с Хункаром[25], то можешь это сделать через меня». Шамиль переговорил об этом предложении с Амирханом. Тот не только одобрил возможность переговоров, но и вызвался доставить письмо имама в Стамбул. Шамиль дал ему в помощь троих надежных людей — Мусу из Балаханы, Ису–Хаджи и еще одного человека. Вчетвером они должны были доставить письмо турецкому султану, но в переговоры с ним не вступать. Получив благословение имама, люди отправились в путь. Известия о четырех послах Шамиля по каким?то каналам были получены царским командованием. Оно усилило посты по пути их следования. Вскоре пришло донесение, что депутация уничтожена. Но сведения оказались ошибочными: убили черкесов, случайно наехавших на один из караулов.
Тем временем депутация во главе с Амирханом продолжала свой путь, передвигаясь лишь по ночам. Наконец, они прибыли в Абхазию и передали письмо Шамиля Юсуфу–Хаджи, он обещал связать имама с турецким султаном. Амирхан обратил внимание на то, что Юсуф–Хаджи ведет себя более чем странно: сообщает всем и каждому о миссии своих тайных гостей, т. е. о них. Амирхан потребовал от него объяснений по поводу его невоздержанности. Юсуф–Хаджи успокоил дагестанцев, сказав, что на его сородичей можно надеяться, они не предадут. После 10 дней пребывания у Юсуфа–Хаджи депутация Шамиля была доставлена к берегу Черного моря между Анапой и Сухумом. Здесь было небезопасно. В ожидании корабля, следующего в Турцию, послы разместились у своих кунаков. На первое отправляющееся туда судно не сумели устроиться: берег зорко охранялся. Второе судно было замечено береговой охраной и изрешечено русскими ядрами. Затем послы узнали, что прибыл еще один корабль. Но вскоре он подорвался на мине. Еще некоторое время послы ждали оказии, но, поняв, что власти знают о них и месте их пребывания, решили вернуться домой.
Считая, что всему виной Юсуф–Хаджи, Амирхан и его товарищи решили убить его, но, как сообщает ал–Карахи, «по не зависящим от них обстоятельствам они не смогли осуществить задуманное».
Амирхан вернулся в Ведено. На обратном пути его спутники предложили заготовить подложные письма от турецкого султана со множеством обещаний поддержки и помощи горцам. Секретарь Шамиля не только согласился, но и выслал вперед гонцов с сообщением, будто экспедиция возвращается с удачей. Шамиль, которому открыли тайну, никого не наказал, хорошо понимая выгоду от морального эффекта этого сообщения у его подданных.
Амирхан похоронен в Чиркее.
Уроженец аула Карата Хаджио был преданным другом имама и его казначеем. Хаджио участвовал во многих боях, отличался храбростью. В последний день Кавказской войны 25 августа 1859 года был в числе последних товарищей Шамиля (на Гунибе). Из его обязанностей отметим следующие. Хотя казначей не входил в состав Совета Шамиля, но на его заседаниях всегда присутствовал, притом садился близко к имаму, чтобы при необходимости дать ответ на тот или иной вопрос. Во время каких?либо переговоров или встреч становился радом с Шамилем. По вечерам он с фонарем обходил двор в Ведено и пересчитывал пленных. Это также входило в круг его обязанностей. Надо сказать, что хотя Хаджио был казначеем, о финансах он имел самое отдаленное представление. В 1854 году Шамиль потребовал за грузинских княгинь, кроме своего сына, около 5 миллионов рублей серебром. Того же хотел и «министр финансов»
Хаджио. Никакими доводами убедить Шамиля и его казначея в фантастичности названной суммы не было возможности. Хаджио даже старался доказать пленным княгиням, что цифра невелика: казначей достал где?то газету «Русский инвалид» и принес ее грузинкам; в ней говорилось, что английская королева Виктория отдала кому?то за пленников миллионную сумму. Хаджио считал, что и царица России должна заплатить за пленниц большие деньги. Каково же было удивление Хаджио, когда он, получив за пленных княгинь 40 тысяч рублей серебром, не мог вывести их даже на двух арбах — так велика была масса денег.
Бескорыстие, честность, доброта Хаджио снискали симпатии людей. Особое уважение к нему вызывает его решение добровольно уехать с Шамилем в Калугу.
В России Хаджио выполнял приблизительно те же функции, что и на родине. В основном он распоряжался деньгами. И, как прежде, самым поразительным было то, что казначей никогда не знал, сколько средств у него в наличии. Нередко получался перерасход, только однажды повздорил Шамиль с Хаджио на этой почве.
В Калуге необыкновенное удовольствие получал Хаджио от посещения театра, балов, вечеров, куда местное дворянство приглашало Шамиля и его близких. Имам никогда долго не задерживался на них. Вместе с ним уезжал старший сын Кази–Магомед. Оставались младший сын Мухаммед–Шеффи и Хаджио. Как только бывший имам покидал их, из очень строгих и смиренных они превращались в общительных и веселых людей. Русские находили Хаджио симпатичным. «Хаджио — красавец собой, — писал о нем И. Захарьин, — белоснежное лицо, обрамленное изящною, небольшою бородою, черные блестящие глаза и длинные ресницы, строгий профиль, алый рот, жемчужные зубы… среднего роста… на нем был шелковый бешмет, дорогого сукна черкеска, редкое оружие — шашка и кинжал…»[26]
Хаджио очень хотел научиться говорить по–русски. С усердием учился он и танцам. И добился своего. Через год он свободно владел чужим язы–ком, танцевал кадриль, и уже не одна дама томно вздыхала при встрече с ним. То ли в шутку, то ли в всерьез Хаджио говорил: «Все, что шариат запрещает, — хорошо, а что позволяет, — то все дурно».
С 1866 года, после присяги царю, Хаджио с разрешения имама выехал на родину, в Карату. Популярность его в Дагестане была велика. Казначея и близкого друга имама приходили слушать в Карату из самых отдаленных аулов. Из уст в уста передавались рассказы о Шамиле, о его житье–бытье, о семье
