ослов, лошадей». Шамиль справедливо считал, что наибы уподобились ханам, заставляя людей работать на себя. «Зла много, — жаловался имам. — От злодеяний, которые совершали они, я чист. Я не враждебен по отношению к населению! Я не соучастник тех, которые совершают насилие». В этих словах можно, на наш взгляд, увидеть не только желание Шамиля показать, что он не причастен к тем беспорядкам, которые совершались высокопоставленными лицами, но, пожалуй, и то, что он как глава государства ничего уже не может изменить. Всего в ранг наибов было возведено более 150 человек. Некоторые из них впоследствии были искалечены или убиты; но абсолютное большинство смещены за злоупотребление властью.
Так как военная добыча не покрывала нужды имамата, а за счет нее обогащались сотенные, пятисотенные, муфтии и наибы, то дополнительные средства, необходимые государству, брались с крестьян в виде тяжелых налогов.
Реформы Шамиля отменяли крестьянские повинности феодалам и провозглашали равенство, но они не затрагивали интересы эксплуататорской верхушки. Справедливо высказывание профессора С. М. Гаджиева по этому поводу: «Шамиль вовсе не стремился освободить народы от всякого гнета. Он обещал горцам свободу, но свободу от царизма, от «неверных», но не от эксплуататоров вообще».
Мюридизм как религиозная оболочка движения приводил к изоляции от соседей и, наряду с другими причинами, шаг за шагом вел к поражению.
В результате 40–летней войны погибло около половины населения. Поля оказались заброшенными. Некому было сеять или убирать посеянное. Не стало хлеба, мяса, соли. В крае свирепствовали чума, холера и другие болезни. Народ устал и в результате блокады терпел страшную нужду. В этих условиях другого выхода, кроме как сложить оружие, не было.
В 1859 году Шамиль сосредоточил остатки сил в Ведено. 17 марта войска противника осадили, а 1 апреля штурмом взяли столицу имамата, Шамиль с семьей покинул Чечню и через Керкетский перевал ушел в Дагестан. За ним по той же дороге последовал генерал А. Барятинский. Как бы соревнуясь друг с другом, сдавались без боя аулы Ириб, Чох, Уллукала, Карата, Ашильта, Гоцатль, Араканы.
Шамиль поднялся на Гуниб. Мы не может сказать, сколько бойцов сопровождало его, возможно, 300–400. У противника было 10 тысяч. Они окружили конус Гуниб–горы и готовились атаковать последнее убежище имама.
Солдаты чистили оружие, надевали чистое белье: кто знает, что может случиться в последний день войны. Среди них прошел слух: в случае победы над противником нижних чинов наградят бронзовыми медалями и тремя рублями денег каждого, а тот, кто возьмет живым имама, получит 10 тысяч рублей! Но знали солдаты, что кто бы из них ни отличился, — деньги достанутся офицерам… Люди усердно молились, просили Бога даровать им жизнь. Верили, что вот еще немного — и никто уже не будет убивать друг друга. Хотя, впрочем, и до этого, наверное, никто из них толком не знал, за что убивают они горцев и за что те убивают их, солдат царя.
Полковые священники причащали бойцов. А. Барятинский с Кегерских высот смотрел в подзорную трубу на утес Гуниб–горы, отдавая распоряжения. В разных направлениях скакали адъютанты. Получены были сведения, что со стороны Карадаха, Ругуджи, Кудалы, Хиндаха, Телетля стоят войска в боевой готовности, ждут приказа. Настали последние дни 40–летней Кавказской войны.
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
16 ноября 1841 года генерал Клюки фон–Клугенау в письме генералу Головину сообщал: «Гунибцы охотно приняли предложение неприятеля… Они согласились дозволить неприятелю укрепить деревню свою… обеспечив ее значительным запасом хлеба, транспорты которого уже начали прибывать в деревню»[65].
В том же 1841 году известный наиб Шамиля Кибит–Магома с пятьюстами мюридами из Гуниба поспешил на помощь Ругудже. Уходя в рейд, Кибит–Магома дал приказ укрепить Гуниб и свезти туда запас продовольствия и оружия.
Борьба горцев, принявшая широкий размах, на долгие годы изменила положение в стране. Вся нагорная часть Дагестана оказалась в руках восставших. И Гуниб, оставшийся в глубоком тылу у горцев, на время потерял свое стратегическое значение. Правда, еще в 1841 году генерал Клугенау снова обращает внимание на то, что Шамиль собирается укрепиться на горе Гуниб. Об этом сообщил и эрпелинский житель, перебежчик Шамсутдин Амин–оглы, он говорил, что Шамиль изберет Гуниб как последний пункт для обороны. Но только лишь в 1859 году, когда неудачи стали преследовать вождя горцев, он двинулся, наконец, к облюбованному много лет назад пункту.
Шамиль покинул Ведено, где долгие годы находилась его резиденция, и перешел в Карату, к старшему сыну Кази–Магомеду. Круг его влияния все более сужался. Единственной надеждой был Гуниб. Сторонников, приверженцев Шамиля оставалось мало — лишь горстка мюридов и несколько наибов сопровождали имама. Но Шамиль не потерял самообладания и спокойствия. На шести лошадях в Гуниб вез он казну, где было серебра и золота на 25 тысяч рублей, еще на шесть тысяч — оружия, кинжалов, ружей, на сорока лошадях — домашнюю утварь, продовольствие. Самое драгоценное — специально отобранные по указанию имама книги из его личной библиотеки — разместили на семнадцати лошадях.
Рядом с Шамилем самые преданные люди, среди них и русские солдаты–перебежчики. Имам со своими спутниками делает остановку в Телетле. Никто из аульчан не выражает восторга по поводу его приезда. Войска противника уже в Чохе, в каких?нибудь 25 километрах от Гуниба. Обе стороны как бы состязались: кто первым достигнет этой горы.
По дороге обозы Шамиля с книгами и ценными вещами были разграблены.
Когда же Шамиль, потеряв все ценности, наконец добрался до Гуниба, его ждала одна– единственная радость — встреча с младшим сыном Мухаммедом–Шеффи,
Немедленно были начаты работы по укреплению горы и подступов к ней. Гора Гуниб представляла собой усеченный конус; верхнее плато занимало площадь почти в 100 квадратных километров. Посты, расположенные на самых опасных участках, не имели связи между собой: не хватало ни людей, ни лошадей. Понятно, что люди, решившие обороняться в таких условиях, должны были быть крепки, как скалы. Положение усугублялось еще и тем, что имам не получал сведений о состоянии дел в других районах Дагестана, не имел достаточного запаса продуктов питания и боеприпасов. Никто специально не готовил продуктов для защитников Гуниба.
«Я, например, — рассказывает зять Шамиля Абдурахман, — семь суток ел только землянику да пожаренные колосья пшеницы… я заболел холерой и едва не умер. Удивляюсь, откуда только брались у нас силы для таких, например, горячих схваток, как дело на ручье, протекающем через аул Гуниб…[66]'
Впрочем, 25–летняя борьба под. руководством Шамиля закалила людей.
На вершины скал мюриды натаскали целые холмы камней. Крепкий камень, брошенный сверху, словно пушечное ядро, ударившись о скалы, разлетается на сотни кусков, причиняя чувствительный урон противнику. На Гуниб вели несколько пешеходных троп — из Хиндаха, Ругуджи и с реки Кара–Койсу. По приказу имама все они были разрушены. Каменные завалы, стены и бойницы встали на проходах. Громадные кучи камня готовы были обрушиться на тех, кто осмелился бы пробраться по тропе наверх.
Кто защищал Гуниб? К сожалению, многих из них мы не знаем. Круг лиц, имена которых сохранились для потомков, очень узок. Это, прежде всего, сам Шамиль, две его жены — Шуанет и Зайдет, два сына — Кази–Магомед и Мухаммед–Шеффи, дочери — Нафисат, Патимат, Баху–Месе–ду, Сафият, Наджават, зятья имама — Абдурахман и Абдурахим, жена Кази–Магомеда — Каримат и жена Мухаммеда– Шефи Аминат, наибы Дибир Андийский, Дибир из Хунзаха, Нур–Магомед Согратлинский, Байсунгур Беноевский и два его сына. Наибы составляли штаб Шамиля, руководили оборонительными работами. До конца оставался верным имаму постоянный его вакиль чиркеевец Юнус. Как и 20 лет назад на горе Ахульго, он здесь, на Гунибе, будет вести переговоры с царскими генералами. И на этот раз он сделает все, чтобы никто не посягнул на честь и достоинство Шамиля. Отличится и жена Юнуса — татка Зайнаб. Она, как и жена имама, как и другие женщины, будет сражаться наравне с мюридами. По свидетельству зятя имама Абдурахмана, Зайнаб «надела на голову чалму и в таком виде ходила с обнаженной шашкой по улицам аула
