— Если ты сын Шамиля, — заметил гимринец, — то должен говорить по–аварски.
— Пожалуйста! — улыбаясь, ответил генерал, и далее оба стали беседовать на родном для них языке.
Во время беседы выяснилось, что Гусейн–Гаджи — сын Джемал–Эдди–на, а следовательно и родственник Мухаммеда–Шеффи, вот тут?то генерал и напомнил земляку о письме–завещании Шамиля, написанном в 1866 году его отцу. Перед расставанием генерал дал Базарганову денег, для того, чтобы дом, где родился Шамиль, привели в образцовый порядок и устроили в нем музей.
Вернувшись домой, Гусейн–Гаджи на месте развалившейся сакли Шамиля построил двухэтажный дом. Внизу был хлев, а наверху — четыре комнаты. Одна из комнат с тех пор считается комнатой Шамиля.
Мухаммед–Шеффи был женат дважды. Первой его женой была Ами–нат, дочь наиба Энькоу– Хаджи. О том, как Мухаммед–Шеффи женился на Аминат, рассказывают следующее. Как?то Мухаммед– Шеффи был в гостях у чохского наиба. Во время беседы Энькоу–Хаджи позвал свою дочь. Восемнадцатилетняя Аминат вбежала к отцу без чадры и лицом к лицу столкнулась с красивым юношей. Девушка вскрикнула от неожиданности и, закрыв лицо руками, выскочила из сакли. Растерялся и Мухаммед–Шеффи.
… Шутка Энькоу–Хаджи закончилась свадьбой. Это было в 1858 году. Спустя год молодожены вместе с Шамилем приехали в Калугу. Здесь у Аминат появилась болезнь, которую можно назвать тоской по родине, или второй чахоткой (как метко окрестили ее местные врачи). Молодая женщина заметно похудела, изменился цвет ее лица, появилась вялость. Единственное утешение — видеться с мужем — позволялось только ночью. Веденские порядки соблюдались и в русской Калуге.
Однажды при встрече А. И. Руновский сказал Мухаммеду–Шеффи, что, вероятно, дагестанский воздух сделал бы Аминат прежней. «Нет, — отвечал сын Шамиля, — если бы увидела она отца или мать, или брата своего Исмаила, — она тотчас бы выздоровела».
В апреле 1861 года Мухаммед–Шеффи определился на русскую службу. Аминат вместе с ним переехала в Петербург, где и прожила целый год. С переменой климата и обстановки ей стало заметно лучше.
В мае 1862 года она снова возвратилась в Калугу. Аминат собиралась рожать, но хотела прежде попасть на родину, где за ней был бы родительский уход. С этим вышла заминка. Сопровождать ее мог или муж, или брат Исмаил, находившийся в Дагестане, которому царское правительство вовсе не доверяло. После долгих проволочек Мухаммеду–Шеффи был дан шестимесячный отпуск. Затем отпуск продлили еще на столько же. Сын Шамиля и его жена уехали на родину. Мы достоверно не можем сказать, что стало далее с Аминат. Одно только известно, что из Дагестана Мухаммед–Шеффи возвратился один. Скорее всего, его жена, после всех испытаний, выпавших на ее долю, скончалась в Чохе.
Второй раз Мухаммед–Шеффи женился на дочери татарского мурзы Мариям–ханум. Мариям–ханум родила ему двух дочерей — Патимат–Заграт и Нафисат. После смерти мужа она жила в Петербурге. Большая пенсия и хорошая квартира на Невском проспекте делали ее жизнь беспечальной. Дочерям своим Мариям– ханум дала хорошее образование. Нафисат, например, окончила институт благородных девиц в Петербурге. Она великолепно владела русским, татарским, кумыкским, французским и немецким языками. Нафисат вышла замуж за Махача Дахадаева, в то время студента Петербургского института инженеров путей сообщения. Когда Дахадев окончил институт, он вместе с Нафисат приехал в Темир–Хан–Шуру и поселился здесь в доме офицера Дагестанского полка Маль–чагова.
Выдающийся дагестанский революционер Махач Дахадаев был убит врагами советской власти в сентябре 1918 года. Жизнь Нафисат после гибели Махача Дахадаева сложилась несчастливо. В трудных тридцатых годах она переехала из Дагестана в Москву, затем поселилась в Ленинграде и умерла там по время блокады.
Старшая дочь Мухаммеда–Шеффи Патимат–Заграт после революции приехала в Буйнакск. Она вышла замуж за кафыркумухца Мамака. Этот человек работал аробщиком, затем — маляром.
Сын Мухаммеда–Шеффи, Магомед–Загид, служил при отце в Казани.
Во второй половине 1840 года генерал–лейтенант Галафеев отправился по Большой Чечне наказать непокорные аулы. С целью задержать карательную экспедицию в глубокий тыл противника с 4– тысячной конницей рванулся знаменитый наиб Шамиля Ахверды–Магома. Переходы были большими. Горцы, с детства приученные по многу часов находиться в седле, держались отлично. Туманным утром 28 сентября 1840 года четыре тысячи всадников подошли к Тереку и заняли позицию напротив Моздока. Но нежданно– негаданно туман рассеялся, и с городских стен ударили пушки. Ахверды–Магома не сумел захватить крепость и возвращался в горы. Наиб должен был получить строгое взыскание от имама. И все?таки Ахверды–Магома торопился домой, как никогда. Он вез Шамилю бесценный подарок. На дороге в Ставрополь горцы остановили экипаж. В нем ехали десять человек — семья моздокского купца 1–й гильдии Ивана Улуханова. Сразу же внимание мюридов приковала к себе удивительной красоты девушка, дочь купца — Анна.
Впрочем, существует еще версия, рассказывающая о том, как Анна Улуханова стала пленницей. Личный секретарь Шамиля Мухаммед–Та–хир ал–Карахи пишет: «Мюриды застали ее молящейся в церкви, когда все жители в панике бежали из города по направлению к Ставрополю. Её пленные спутники сообщили Ахверды–Магоме, что она была невестой старого русского генерала»[115].
«Я была взята в плен вместе со своими родными», — рассказывала впоследствии сама Шуанет.
Приехав к имаму, Ахверды–Магома поведал о неудачах под Моздоком и, чтобы смягчить гнев Шамиля, приказал ввести Анну Улуханову. Красота армянки потрясла имама.
Грузинские княгини, бывшие в плену у Шамиля, от самой Шуанет услышали следующее о дальнейших событиях: «Долго мы томились в неволе, но, наконец, родные мои были все освобождены ценою выкупа… Шамиль не отпустил только меня, но я согласилась пожертвовать собою ради родных… В это время меня склоняли к принятию исламизма, но, впрочем, не приневоливали. Я долго не соглашалась отказаться от своей веры, но, когда увидела и ближе узнала Шамиля, он мне понравился, и тогда, из любви к нему, я решилась на все. Теперь мне хорошо»[117].
Анна Ивановна, разумеется, должна была изменить имя. Говорят, Шамиль в это время читал в какой?то книге рассказ о благочестивой женщине Шуанет.
Имеется немало свидетельств, говорящих о. необыкновенной красоте этой женщины. Грузинские княгини при первой же встрече с ней нарисовали ее портрет следующими красками: «Это была женщина лет 30, высекая, белая, полная, очень свежая, хорошенькая…»
Вместе с княгинями Орбелиани и Чавчавадзе в плену находилась француженка госпожа Дрансе. По приезде домой и она выпустила в Париже книгу, где уделила также место жене имама Дагестана: «Шуанет среднего роста, — писала госпожа Дрансе, —трудно встретить женщину, у которой губы были бы красивее,
