самолета. Я отправил радиста в хвост, чтобы он посмотрел, где находится наш почетный эскорт. Все восемнадцать летели далеко позади нас, поскольку скорость у них была намного меньше. Сперва я не мог в это поверить. Мы шли всего лишь со скоростью 210 километров в час. В соответствии с их заявками предполагалось, что они смогут лететь со скоростью 260 километров в час, но мы по-прежнему оставались одинокими. Я спросил Геринга, что нам делать, и он решил, что мы полетим обратно, навстречу итальянцам. Пройдя в обратном направлении 15 километров, я снова пристроил свой самолет во главе процессии и снизил скорость до 190 километров в час, но наш почетный эскорт не мог выдерживать даже такую скорость.
Над Апеннинами бушевал грозовой фронт, и я спросил Геринга, стоит ли залетать внутрь него. Он ответил: «Если мы начнем облетать его вкруговую, то успеем проголодаться до того, как доберемся до Рима. У нас не так много горючего. Лучше потерять итальянцев, но добраться до Рима. С нашей эскадрильей сопровождения ничего не случится. Наверняка они найдут дорогу до Рима и без нас». Итак, Геринг дал разрешение лететь вперед. Когда мы вошли в грозовую полосу, он оставил свое место за приборной доской. Он не желал управлять самолетом во время слепого полета, поскольку не был знаком с новыми навигационными приборами. В пассажирском салоне ему пришлось сесть на скамью в самом хвосте самолета, поскольку обычное пассажирское сиденье на Ju-52 было слишком узким для его широкого зада. Его вид постоянно вызывал саркастические ухмылки у членов экипажа. Мы попали в небольшую болтанку, но над Перуджей небо опять стало чистым. Полет в Рим продолжался при благоприятной погоде. Нашего почетного эскорта не было видно, он окончательно отстал.
Мы приземлились в итальянской столице в военном аэропорту Ченто-Челло. Еще с воздуха мы могли видеть германские и итальянские флаги, развевавшиеся на высоких мачтах. Я сделал чистую «яичную посадку» и подрулил к парковочной зоне. Там выстроился почетный караул. Понятное дело, Геринг первым покинул самолет через дверь для летчиков. Бальбо обнял его и приветствовал поцелуем. «Мой дорогой Геринг, я видел, что вы великолепный пилот. Это была прекрасная посадка!» Геринг улыбнулся и подмигнул мне. Естественно, я промолчал. После этого Бальбо осведомился относительно почетного эскорта. Геринг попросил меня доложить все обстоятельства маршалу авиации. После официальной приветственной церемонии мы были приглашены выпить за дружбу и перекусить в военных казармах. Там находился громадный стол, уставленный всевозможными деликатесами. Геринг чувствовал себя свободным от всяких условностей, хотя он и ел без перерыва всю дорогу от Берлина до Рима. Ничего удивительного, что он был таким толстым! Выпив традиционный вермут, мы покинули казармы. Вероятно, прошло около получаса после нашей посадки, когда мы услышали шум приближающихся самолетов. Это летел наш почетный эскорт! Итальянский маршал авиации не был в восторге от случившегося, он выглядел подавленным. Позже мы узнали, что он как следует отчитал командира эскадрильи.
В тот вечер мы были гостями Бальбо. Мы ездили из одного ночного клуба в другой и из одного ресторана в другой. По всей видимости, Бальбо пользовался большой популярностью в Риме. Характерная особенность итальянского гостеприимства заключалась в том, что везде, где бы мы ни появлялись, немедленно исполнялись итальянский и германский национальные гимны. Бальбо и Геринга, командовавших авиацией в своих странах, шумно и восторженно приветствовали толпы людей.
Ближе к полуночи я получил депешу из германского посольства, в которой говорилось, что я должен немедленно возвращаться в Берлин. Я срочно понадобился Гитлеру. Для Геринга в Рим пришлют другой самолет. Ничего особенного не случилось, просто Гитлеру надо было в Мюнхен, и поскольку он не хотел лететь ни с кем другим, то вызвал меня из Рима. Только один раз за тринадцать лет, в течение которых я летал с Гитлером, он воспользовался услугами другого летчика. Это было, когда я вместе с Риббентропом находился в Москве. Учитывая важность ситуации, Гитлер обязательно хотел быть в Берлине, когда мы вернемся, поэтому и сделал одно-единственное исключение, позволив другому пилоту доставить его из Берхтесгадена в Мюнхен.
Геринг испытывает кислородное голодание
Присланный самолет забрал Геринга из Рима. На пути к Милану самолет вынужден был подняться на высоту до 3500 метров. Геринг испытывал кислородное голодание на протяжении всего полета. Он вдыхал кислород в таких же громадных количествах, в каких поглощал еду. Из-за интенсивного использования кислородные баллоны были уже наполовину пусты, когда они долетели до Милана. На следующий день, когда Гитлер и я отправились в Мюнхен, потолок облачности находился примерно на высоте 200 метров. Летчик, присланный за Герингом, летел над Альпами выше кромки облаков, примерно на высоте 4500 метров. Примерно через двадцать пять минут полета кислород закончился. Обычно на борту хранился резервный запас. Однако на этот раз радист забыл загрузить баллоны с кислородом в Милане, правда, имелись запасные баллоны, размещенные вместе с багажом под крылом, но там они были недоступны во время полета. Как только баллон у Геринга оказался пуст, он начал задыхаться. За короткое время он опорожнил также запасы Мильха и Кёрнера. Самолет находился примерно на полпути между горным массивом Адамелло и Бреннерским перевалом, когда секретарь Мильх подошел к летчику и потребовал, чтобы тот немедленно шел на посадку. «Геринг стал совершенно синим и хватает воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды. Мы должны приземлиться, или он умрет!» Командир корабля не мог лететь ниже. Там шел дождь или снег, там горные вершины высотой до 3500 метров. Не желая разбиться в горах, он должен был оставаться на прежней высоте. Фронт ненастной погоды пришел с запада. К востоку также стояла сплошная облачность, но на юго-востоке, в стороне Венеции, небо было сравнительно чистым. Мильх приказал развернуть самолет и совершить посадку в Венеции, там запастись кислородом, а затем снова продолжить путь. Над долиной реки По, в районе Тревисо, когда самолет снизился до высоты 2500 метров, Геринг опять стал счастливым и жизнерадостным. Он думал, что уже подлетает к Мюнхену. Когда он услышал, что они всего лишь приближаются к Венеции, Геринг спросил пилота, не сошел ли тот с ума: «Я не хочу лететь в Венецию, а хочу в Мюнхен!»
Мильх объяснил Герингу ситуацию, но тот не хотел возвращаться в Венецию ни под каким предлогом. Он опасался, что Бальбо, проинформированный радиостанцией в Милане, узнает, что Геринг вынужден был вернуться в Венецию по причине кислородного голодания. Это будет конфуз! Он ведь был, в конце концов, не кем-нибудь, а министром авиации. Командиру корабля пришлось взять курс на Мюнхен, не зная, будет ли от этого лучше или хуже. Над Бреннерским перевалом повторилась та же самая история. Летчик вынужден был лететь на высоте 4500 метров, и в результате Геринг опять начал задыхаться. Мильх опять отдал приказ снизиться, поскольку он опасался худшего. Мой коллега понемногу сбросил газ, нырнул в облачность и вынырнул из нее уже над Карвендельскими горами. Полет в Мюнхен продолжался целых четыре часа вместо положенных двух. Он прилетел туда совершенно измотанным.
Геринг в тот же самый вечер отправился в Оберзальцберг, чтобы доложить о результатах поездки Гитлеру. Тем же вечером мне позвонили и приказали доставить Геринга в Берлин на следующее утро. Когда Геринг меня увидел, то обнял и сказал: «Баур, вчера я уже решил, что настал мой последний час!» И рассказал мне о своих проблемах с кислородом.
Гитлер поведал мне эту же самую историю во время ужина на следующий вечер и спросил, что бы я стал делать в подобной ситуации. Я ответил просто: «Если тонущий человек начинает паниковать, стукните его по голове. Он успокоится, а затем будет счастлив, что вы спасли его. Конечно, я не стал бы бить Геринга по голове, но поднялся на 500 метров выше. Он бы потерял сознание, но не умер. Я проводил эксперименты подобного рода не один раз. После полета пассажиры, даже не подозревавшие о том, что они находились без сознания, благодарили меня за чудесный полет. По всей видимости, Геринг сделал бы то же самое». Гитлер только и смог вымолвить: «Баур, ты – варвар».
Постоянное приглашение от Гитлера
Гитлер уверовал в мое мастерство летчика. Естественно, это доверие основывалось на том, что мы часто находились вместе в воздухе, и там я, и только я, отвечал за его безопасность – конечно, в пределах моих возможностей. Это доверие также зиждилось на личных особых отношениях. В один прекрасный день Гитлер предоставил мне постоянное приглашение в свой дом. Я мог приходить туда в любое время, когда захочу, точно так же, как и в рейхсканцелярию. С этого времени я почти каждый день завтракал и обедал вместе с ним.
Разумеется, мне было весьма любопытно познакомиться с подробностями личной жизни Гитлера, узнать, как он отдыхал. Например, в саду возле рейхсканцелярии жило много ручных белок. Когда там появлялся Гитлер, две или три из них подбегали к нему и взбирались на плечо. Они любили орехи, и Гитлер
