— В честь яблока, я думаю, — сказала Анна.
— Хмм, нет, мне это ни о чем не говорит.
У Анны упало сердце.
— Ага, — разочарованно сказала она.
— Где вы жили тогда? Иногда география помогает сдвинуть память с места.
— В Брендерупе, под Оденсе. Хёрмарксвай, — ответила Анна.
В трубке помолчали.
— Да-да, все правильно. Я много раз туда приходила. Все эти хиппи-коммуны. Там все время рождались дети, — она снова засмеялась. — Но нет, к сожалению, вряд ли могу вам чем-то помочь.
— Но это же наверняка были вы, — упрямо сказала Анна. — Мы жили в том районе, ваша фамилия написана в моей детской книжке. Это наверняка были вы. Я просто хотела спросить кое о чем из тех времен, спросить, почему мои родители…
Улла Бодельсен ее перебила:
— Послушайте, вот теперь вдруг я его вспомнила. Отца. Его, кажется, звали Йенс. Он был журналист, да, или что-то в этом роде, правда?
— Да! — воскликнула Анна. — Да, это он!
— Несчастный, он тогда просто разрывался на части, пытаясь одновременно работать и сидеть дома с ребенком. У него, конечно, ничего не получалось, жена лежала в больнице, и он в конце концов уволился. Дом был похож бог знает на что, он сходил с ума оттого, что слишком мало спит и слишком много работает, так что я поддерживала его в этом решении. Мы хорошо общались, но потом он вдруг позвонил и сказал, что помощь ему больше не нужна. Я так и не узнала, что случилось. Я звонила еще пару раз, но он настаивал на своем. Теперь, кажется, я вспоминаю и ребенка. Очень милая малышка. Такая темненькая… Вот это я разговорилась! — рассмеялась она. — Вот что бывает, когда старикам позволяют смаковать прошлое.
Анна была сбита с толку.
— Ребенок, — сказала она тихо. — Это ведь была я.
В трубке замолчали.
— Нет, этого не может быть. Этого ребенка звали Сара. Это совершенно точно. Мою маму звали Сара, и я всегда знала в молодости, что, если у меня когда-нибудь будет дочь, я назову ее Сарой. Поэтому я всегда обращала внимание, если встречала ребенка с таким именем. Сара.
Анна Белла была ошеломлена:
— То есть вам вообще совершенно ни о чем не говорит имя Анна Белла?
— Нет, — уверенно сказал голос.
Анне хотелось закричать. Этого не может быть. Мужчина, о котором рассказывала Улла, был Йенс, она прекрасно это знала. Брендеруп. Коммуны, отсутствие Сесилье, Йенс, который вынужден был со всем справляться в одиночку, это
— Можно я зайду к вам? — отчаянно спросила Анна.
— Ну, девочка, — сказала Улла Бодельсен. — Даже если я когда-то была той патронажной сестрой, которая к вам приходила, я не узнаю вас почти тридцать лет спустя. Вы же взрослая теперь, а не такое вот крошечное яйцо.
— Да, — ответила Анна, — я прекрасно понимаю. Но, может, вы узнаете мою дочь.
В трубке молчали.
— Заходите, конечно, — сказала она потом.
— Можно прямо завтра?
— Завтра у нас… пятница? Да, хорошо, можно завтра.
Анна положила трубку и почувствовала, что дрожит всем телом.
Черт побери, кто такая Сара?
Следующие полчаса она просто убивала время за компьютером. Искала какую-то информацию, собиралась сделать приглашения на свою защиту — но кого ей было приглашать? Потом она решила найти Карен в адресной книге. Она периодически проделывала это на протяжении многих последних лет, и каждый раз на экране высвечивалось имя Карен и адрес в Оденсе. В этот раз Анна удивленно уставилась на экран. Карен переехала в Копенгаген и жила в районе Нордвест, недалеко от Флорсгаде и совсем рядом с университетом. Вёлундсгаде, 21, третий этаж, квартира налево. Это наверняка она, Карен Май Дюр, больше никого нет с таким именем. Анна долго сидела и смотрела на ее номер. Крутилась на стуле, косилась на компьютер Йоханнеса, из которого до сих пор был вынут жесткий диск, и на страшный беспорядок на его письменном столе. Ее ужасно удивляло, что он не ответил на ее sms про жесткий диск. Если бы кто-то забрал без спросу жесткий диск из ее компьютера, она бы взвилась до небес. Она снова написала ему сообщение: «Не пора тебе выйти из этой зимней спячки?»
Никакой реакции. Вот черт. Она позвонила, но сразу же включился автоответчик. Анна разозлилась и принялась рыться в его ящиках. Беспорядок везде. Бумаги, записки, книги. Она не искала что-то определенное, поэтому ничего не нашла.
Было почти два часа. Анна выключила свой компьютер и собралась уходить. Ей нужно поговорить с Йоханнесом. Он же сам сказал, что они не в ссоре, так что ничто не мешает им поговорить. Они не могут просто продолжать молчать. Перед уходом Анна вспомнила об украшении и отыскала белую коробочку. Подумать только, Хелланд купил ей подарок. Никогда раньше мужчины не дарили ей украшений. И это ведь явно не масс-маркет — потому что кто, кроме нее, понял бы значение яйца и пера? Хелланд наверняка сделал это для нее на заказ. Анна надела цепочку на шею, вышла в коридор и сказала, проходя мимо кабинета Хелланда:
— Сожалею, но я не могу поблагодарить за украшение запертую дверь.
Она доехала на автобусе до района Вестербро и пошла по направлению к улице, на которой жил Йоханнес.
Пересекая Истедгаде, она вспомнила, как однажды зимней ночью, несколько лет назад, они с Томасом вышли из бара в Вестербро, где провели часа три. Все время, пока они были внутри, валил снег. Копенгаген выглядел сказочно, и они решили возвращаться домой пешком по этому белому нетронутому снегу. Облака совсем исчезли, над ними горели миллионы звезд. У самого дома Томас прижал Анну к стене.
— Давай еще побудем на улице, — прошептал он. — Здесь так красиво.
— Люби меня, — сказала вдруг Анна. — Люби меня, что бы ни случилось.
— Анна, — ответил он. — Я люблю тебя, что бы ни случилось. Мы вдвоем, навсегда. С детьми и со всем на свете.
Он засмеялся. Анна расплакалась.
На следующий день снег полностью растаял. С тех пор прошло уже четыре года.
Анна срезала путь, пройдя через площадь Энгхаве, где сидели, присосавшись к бутылкам, алкоголики, которым мороз был нипочем, и пошла в направлении Конгсхёйгаде. Шел снег, поэтому она натянула на голову шапку. Она не раз бывала у Йоханнеса, и они всегда очень мило общались. Йоханнес угощал странными бутербродными комбинациями, которые сам придумывал, и заваривал по одной чашке чая из пакетика. Каждый раз, делая новую чашку, он клал на блюдечко хрустящее печенье. В один из таких визитов Йоханнес начал вдруг выведывать подробности ее личной жизни. Не только такие поверхностные детали, как «выросла под Оденсе, разведена, воспитывает дочь», но более личные нюансы.
Сам Йоханнес к тому времени уже давным-давно рассказал Анне все важное о себе. Об отце, которого он потерял еще в детстве, и об отчиме Йоргене, который занял место отца, когда мама снова вышла замуж. О том, что отчим был хозяином мебельной империи и мечтал, что Йоханнес рано или поздно эту империю унаследует, и о том, как сложно Йоханнесу было бороться с этими ожиданиями. О том, что ему все-таки удалось добиться своего, после того как он стал готом и нашел здесь среду общения и особое братство. О своей младшей сестре — о ней Йоханнес почему-то говорил тонким голосом. Анна чувствовала, что должна откровенно рассказать Йоханнесу о себе.
Сначала она попробовала отделаться адаптированной версией, и Йоханнес на первый раз
