понятие парадигмы, и особенно о Лорен Дастон и ее понятии научной моральной экономики… да, у меня ушло несколько недель на то, чтобы это понять, так что не расстраивайтесь, если вам кажется, что я говорю на непонятном языке. Суть в том, что есть множество ученых, занимающихся позвоночными, и орнитологов, которые нападали на Клайва Фримана в течение многих лет. Они критиковали его анатомические выводы и его анализы окаменелостей, и знаете, что — ему совершенно все равно, он просто отмахивается от фактов, что бы ему ни предъявляли. До 2000 года, до того как в Китае нашли синозавроптерикса, Клайв Фриман твердил: «Покажите мне перо, которое выросло на динозавре, и тогда я поверю во всю эту вашу чепуху». Когда же ему действительно показали пернатого динозавра, он ответил: «Это никогда не было пером!» В крайнем случае, если ему никак не удавалось отвертеться от того, что это перо, он отвечал, что «это перо выросло не на динозавре, а на очень древней птице. Естественно, на птицах есть перья!» Проблема в том, что Фриман так хорошо разбирается в анатомии и физиологии, что большинство просто неспособны с ним спорить. Но никто раньше не пытался указать ему на его основополагающие научные принципы. Никто прежде не утверждал, что он не соблюдает самые элементарные научные правила.
— Которые гласят…
Анна бросила на него безнадежный взгляд.
— Это слишком сложно, чтобы так с ходу объяснить, — сказала она наконец, — но, например, внутренняя непоследовательность запрещена, если человек хочет называть свою работу научной, а работы Фримана кишат непоследовательностями. Кроме того, он отказывается от действующих базовых методов анализа, и конечно имеет на это полное право, но только в том случае, если может убедительно аргументировать, почему он выбрал именно альтернативные методы, а я сомневаюсь, что он может это объяснить, — по крайней мере, он никогда этого не делает, — Анна замолчала и посмотрела на Сёрена. Один его глаз был полуприкрыт.
— Я ни на секунду не поверю в то, что Клайв Фриман имеет какое-то отношение к случившемуся. Если Фриман хочет остановить продвижение моего диплома, то есть еще множество людей, которых он должен был бы убрать до Йоханнеса и до Хелланда. Меня, например. И Тюбьерга.
— Да, — сказал Сёрен, осторожно глядя на Анну. — Но может быть, мы нигде не можем найти Тюбьерга потому, что он мертв? И я всерьез раздумываю, не должны ли мы обеспечить вам постоянное полицейское наблюдение.
—
— Да, если она есть, — согласился Сёрен, он вдруг показался очень уставшим.
— Я знаю, что личинкам было от трех до четырех месяцев, — сказала Анна. — Это ведь значит, что, несмотря на то что Хелланд и Йоханнес умерли на одной неделе, они были убиты в разное время. Йоханнес вчера, — она вздохнула, — а Хелланд, может быть, еще в июне или июле.
— Мы только завтра узнаем, был ли Йоханнес тоже заражен личинками, — тихо сказал Сёрен. Анна молча уставилась на него. — Кто был тот человек, который дважды ждал вас на лестнице, Анна? — вдруг спросил Сёрен.
— Откуда вы об этом знаете?
— Фру Снедкер, — ответил Сёрен.
— Я не знаю, кто это был, — честно ответила она. — По крайней мере, точно не Фриман. Магги говорит, что он был молодой.
— И вы не пытались узнать, кто это?
— Сначала я была уверена, что это Йоханнес, — тихо ответила она, — поэтому написала ему сообщение и спросила, он ли это был. Когда оказалось, что это не он, я удивилась. Но если… если его телефон был у убийцы, — Анна вздохнула, — тогда, может быть, это все-таки
Она смотрела в сторону. Сёрен поднялся.
— Завтра в десять, — он указал на нее, — и вы не опоздаете.
Анна покачала головой.
Закрыв за ним дверь, она показала ему вслед средний палец.
Спустя тридцать секунд в двери хлопнула щель для писем, и Анна впустила Магги в квартиру.
— Я за последними королевскими сплетнями, — прошептала та.
Анна слышала, что Сёрен не успел еще даже дойти до входной двери.
— Магги, я слишком устала, — так же шепотом ответила Анна. — Давайте завтра.
Магги разочарованно развернулась, и тут Анна кое-что вспомнила.
— Магги, — сказала она, беря старуху за мягкую, как бархат, руку. — Если тот, кто меня ждал, вернется, тогда… — она серьезно посмотрела на нее, — вызывайте полицию.
Магги секунду казалась испуганной, но потом сказала:
— Я же говорю: с такой соседкой, как ты, жить гораздо интереснее, чем с фру Лербю. Пока здесь жила фру Лербю, в этом доме вообще никогда ни черта не происходило.
Анна слабо улыбнулась и пожелала ей спокойной ночи. Потом уселась в гостиной, почти ничего не различая вокруг. Пять минут она просто сидела не шевелясь. Йоханнес мертв. Она не могла заставить свое сердце это осознать. Как рассказать об этом Йенсу и Сесилье? Они просто рехнутся. Они больше никогда не разрешат ей переступать порог университета. Йенс будет ходить взад-вперед и угрожать всеми возможными несчастьями и передовицами. Потом она вспомнила, что и Йенс, и Сесилье молчат. Вдруг она всхлипнула. Грудь сжалась, но слез не было. Анна сидела так долго, чувствуя, как ее переполняет тоска по Йоханнесу. Потом она подошла к телефону и позвонила Карен.
Карен сразу сняла трубку и страшно обрадовалась, когда услышала, кто звонит. Анна почему-то решила, что Карен будет говорить сдержанно, но та, наоборот, болтала без умолку. Она поступила в Академию художеств, переехала в Копенгаген еще в августе и уже успела завести кучу друзей. Ей здесь нравится, Копенгаген прекрасный город. Она знала, где живет Анна, но не звонила. Ей правда нужно было собраться с силами после всех этих лет, сказала она смеясь, — но вот во вторник, кстати, она встретила на улице Сесилье. Сесилье сказала, что Анна сейчас так занята, что едва успевает дышать, и, ко всему прочему, умер один из ее научных руководителей. Сесилье обещала послать Карен письмо с точным временем защиты, и они договорились, что Карен там появится. Как подарок на защиту диплома.
— Подумать только, ты стала биологом, — сказала Карен. — Я так тобой горжусь!
Потом Карен забросала ее вопросами о Лили. Волосы русые, рыжие или такие же, как у Анны? Что она любит? Можно Карен купит ей какой-нибудь подарок? Куклу? Или, например, пластиковый фартук с человеком-пауком, чтобы они могли вместе лепить из глины? Анна чувствовала, что все больше и больше немеет. Почему она столько лет не видела Карен? Это ведь просто смешно, и Анна вдруг сжалась, поняв, что это она сама перестала общаться с Карен, а не наоборот. Мысль об этом сдавила Анне горло, и она стала отвечать на веселые вопросительные очереди Карен односложно. В конце концов Карен поинтересовалась, все ли у Анны в порядке, ясно, что она занята, но вообще — все хорошо? Анна ответила отрицательно.
Потом ее прорвало, и она рассказала Карен все-все-все. О Томасе, об их потерпевших крушение отношениях, о Сесилье, которая помогла ей тогда подняться и идти дальше, но теперь приклеилась к ее жизни и заняла собой все пространство, о том, как прошел год в отделении клеточной биологии и сравнительной зоологии, об умершем Хелланде и в конце концов, нехотя, о своем друге Йоханнесе. Карен сказала, что он, судя по описанию, очень милый, и Анна расплакалась. Когда Карен поняла, что Йоханнес умер, она захотела сразу же приехать к Анне.
— Ты же не можешь оставаться одна! — в ужасе воскликнула Карен.
— Я и не хочу оставаться одна, — внезапно сказала Анна. — Как ты думаешь, ты сможешь прийти завтра вечером? — спросила она тихо. — А провести с нами эти выходные? Скажи, ты сможешь помочь мне немного с Лили, чтобы мне не звонить Сесилье? Я не хочу звонить Сесилье. Мне так стыдно, — по ее щекам снова побежали слезы, и Карен без колебаний согласилась. Конечно, она придет, она только об этом и
