только на следующей вечеринке, и он чуть в обморок не упал, когда об этом услышал. Мы так никогда и не узнали, как она вычислила «Красную маску», и Йоханнес тоже наверняка у нее не спрашивал. Но в тот вечер он все повторял и повторял торжествующе: «Мама меня любит!» Все смеялись, потому что это было очень уж трогательно.
— Где сейчас диваны? — спросил Хенрик.
— Стоят в кузове нашего грузовика, мы перевозим их с места на место вместе с остальной техникой. Барная стойка, проектор и так далее. Они очень крутые. Черная кожа, конечно. Какие-нибудь в крупных цветах так удачно бы не вписались, — она отрывисто рассмеялась.
Сёрен снова почувствовал, что как будто бы пошевелил калейдоскоп и картина полностью переменилась.
Когда они вернулись в машину, Хенрик спросил:
— Ты уверен, что доверяешь этой Сюзанне Винтер?
— Да, — ответил Сёрен.
— Стал бы бесчувственный тиран присылать вот так за здорово живешь два дивана?
— Все необязательно или черное, или белое, Хенрик. Может быть, в матери Йоханнеса есть и что-то хорошее. Не все же всегда делится только на черное и белое! — машину вел Хенрик, и Сёрен вдруг уронил голову на руки.
— Эй, ты в порядке? — спросил Хенрик. Вся его злость, кажется, испарилась.
— Знаешь, как все всегда происходило в моей жизни?
— Ээ… нет.
— Все было четко — как оно выглядит, так оно и есть. Из А следует В, из В, конечно, С, а дальше D и Е.
— Ну да, а разве это не так?
— Нет, — ответил Сёрен. — Иногда все выглядит так, что ты совершенно не понимаешь, что к этому привело, у тебя есть только окончательный результат, Е, и исходная точка, А, и все, больше ты ничего не знаешь. Все, что между этими двумя точками, от тебя скрыто.
— Сёрен, — мягко сказал Хенрик, — я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Вот как я работаю, — невозмутимо продолжил Сёрен. — Я хочу иметь возможность вернуться назад и понять, что там произошло. Я хочу, черт побери, иметь такую возможность, — он ударил рукой по бардачку. — Но иногда все совсем не так, правда? И знаешь, что это значит? — Сёрен не стал ждать ответа Хенрика. — Это значит, что не все на самом деле является тем, чем кажется. Многое является, да. Но вовсе не все.
— Я не уверен, что я понимаю, о чем ты, — миролюбиво сказал Хенрик.
— Это ничего, — ответил Сёрен. — Я просто должен что-то изменить в своей жизни.
— Тебе нужно с кем-то поговорить о том… обо всей этой истории с Майей, — внезапно сказал Хенрик. — Правда нужно.
Сёрен кивнул. Они помолчали.
— Мои родители умерли, когда мне было пять лет, — внезапно сказал Сёрен.
— Я знаю. Тебя вырастили Кнуд и Эльвира. Я знаю.
— Да-да, конечно, — Сёрен потер лоб. — Просто сейчас я совершенно сбит с толку, совершенно.
— Тебе нужно поговорить с кем-то об этой истории с Майей, — повторил Хенрик. — Если бы это случилось с моими дочерьми, то, блин, я бы сейчас здесь не сидел, это уж точно…
— Ты думаешь, этого достаточно? — перебил его Сёрен.
— Ты о чем?
— Того, что мои родители умерли. Когда мне было пять. Совершенно внезапно. Ты думаешь, этого достаточно для того, чтобы нанести ребенку травму?
— Ну, зависит от обстоятельств, — голос Хенрика звучал растерянно.
— И вот это именно то, чего я не понимаю, — хрипло сказал Сёрен. — Конечно, потерять родителей — это трагедия. Но я же, черт возьми, даже их не помню. И Кнуд с Эльвирой меня любили. У меня не могло быть лучших родителей, нигде мое детство не могло бы пройти лучше, чем в их доме, и это правда, я не просто говорю это, лишь бы что-то сказать, — он выглянул в боковое окно. — И все-таки кажется, как будто во мне что-то смято. Совершенно смято. Я не решаюсь.
— Не решаешься что?
— Не решаюсь… Вибе же мне как сестра, елки-палки! — Сёрен развел руками. — И была сестрой с тех пор, как я встретил ее на первой дискотеке в первом классе гимназии. Я встречался со своей сестрой с пятнадцати до сорока лет! Я не решался завести с ней ребенка. Во всех случаях, когда нужно было на что-то решиться… Когда я вижу сейчас Вибе с этим огромным животом, я благодарю судьбу, что она ушла. Я бы никогда себе не простил, если бы она осталась со мной и из-за меня никогда не стала бы матерью. Она заслуживает много лучшего, чем я могу ей дать.
Последовала долгая пауза.
— У меня ведь даже друзей по большому счету нет, — продолжил Сёрен. — Есть ты. И Аллан. И Вибе, и, конечно, ее муж тоже.
— Мы с Алланом — неплохой вариант, вообще-то, — сказал Хенрик с таким видом, как будто бы откровение Сёрена его одновременно и обидело, и развеселило.
— Да, мне грех жаловаться. Но ты же сам это сказал утром, разве нет? Что я ни перед кем не открываюсь и ничего не даю взамен. Вы меня не знаете, правда? — он снова развел руками. — Многие дети остаются без родителей, некоторые из них попадают в детдом или меняют одну приемную семью за другой — и все-таки справляются. Я играл в дедушкином и бабушкином саду, когда случилось несчастье. Этот сад был райский уголок, я его помню. Но я не помню, как родители умерли, я не помню, чтобы плакал по ним. Я даже не злился из-за того, что они умерли, не тосковал. Так, чтобы всерьез. Кнуд и Эльвира были моими родителями. Действительно были. Я не вижу никаких причин, почему стал таким замкнутым и трусливым, — он замолчал. Хенрик откашлялся.
— Ну вот, ты только что это сделал, — сказал он.
— Что сделал?
— Открылся. Не побоялся.
— У меня все время стоит перед глазами лицо девочки, — сказал Сёрен. — Вдруг она все собой заполняет. Я думал, что смогу от этого сбежать. Ты представляешь, каково было лежать рядом с Вибе и не рассказать ей, что на самом деле происходит? Она думала, что я страдаю из-за нашего разрыва. Она успокаивала меня и уверяла, что мы навсегда останемся друзьями. Она приносила мне ужины, и я все время врал, — Сёрен прижал ко рту сжатый кулак.
— Ты должен с кем-то об этом поговорить, — в третий раз сказал Хенрик. Сёрен выглянул в окно. Как он мог сомневаться в Хенрике?
— Да, должен, — ответил он.
Без десяти восемь Сёрен позвонил в дверь многоэтажного дома в дальней части района Нёрребро. На табличке было написано
— Береги их, — сказал он, удерживая его взгляд. От Бо волнами шло раздражение. С тех пор он видел Бо только один раз. В церкви, со спины.
Сёрен позвонил заранее и предупредил, что зайдет, и теперь ему открыл дверь человек, которого Сёрен с трудом узнал, небритый, в джинсах и майке, со свисающим, как кранец за бортом корабля, животом. Бо посмотрел на Сёрена, развернулся и исчез в квартире. Сёрен пошел за ним в маленькую гостиную, объединенную с застеленной линолеумом кухней. Справа от кухни была открыта дверь в комнату, Сёрен разглядел неприбранную постель. Шторы были задернуты, телевизор включен.
— Что тебе? — враждебно спросил Бо. Он уселся на диван, закурил и заговорил прежде, чем Сёрен успел ответить: — Я не знаю, чего ты сюда приперся. Но если ты за каким-то прощением, то можешь об этом забыть. Ты свой шанс упустил, когда перестал отвечать на телефонные звонки и я вдруг не мог больше никак с тобой связаться. Даже в Беллахой. Они грозили вкатить мне запрет приближаться к тебе, если я
