Новые вещи — это вообще-то здорово: тахта, например, можно, сидя, попрыгать, но жалко, что на Лиговке осталась мамина с папой железная кровать с блестящими шариками. Под эту кровать так удобно было заползать, когда тебя наказывали. Хорошо — сидишь, как в домике, — плачь, сколько хочешь. Можно тихонечко, когда кого-нибудь жалко, а можно и поорать, чтоб тебя все жалели. Конечно, долго реветь скучно, да и голова начинает болеть. Но мама считала, что обращать внимание на детские капризы непедагогично. Поэтому она сидела, завернувшись в белый пушистый платок, и смотрела в толстую книгу. Темная норка под кроватью разрасталась во всю холодную комнату. Реветь становилось глупо, но мама не хотела остановить рев. Не потому, что ей было не жалко меня, а потому, что полагалось воспитывать насмешками: «Вот умница, доченька, всю пыль под кроватью вытерла». От плача это не помогало. Зато под новой тахтой ни плакать, ни воспитывать меня оказалось неудобно. Ножки у тахты коротенькие, ползти приходится на животе, да еще сверху из матраса опилки в глаза сыплются. Правильно, что ее отгородили от комнаты шкафами. Новыми. Книжными.
Раньше у нас, конечно, был старый книжный шкаф и буфет, но эти два купили потому, что выставлять посуду за стеклом мещанство, лучше поставить наверху за стеклом книги, а внизу за дверцы спрятать посуду.
И стол теперь у нас был новый, на него скатерть не стелют, потому что он называется полированный. Когда приехала бабушка, я ей сто раз сказала, как он называется, а она сказала, что комната без скатерти — хуже сарая. Что посмотрели бы мы лучше, как живут соседи, поучились бы у них, как по-людски жить.
Подумаешь, соседи! Ну и что ж, что они хорошо живут. Но для нас это не подходит. Нам так нельзя. Мы — другие.
Когда мы еще жили на старой квартире,
меня иногда отправляли гулять во двор одну. На Лиговке дворы были совсем другие. Они были как будто еще одной комнатой в нашей большущей квартире: стены, двери, окна, сундуки — сараи. Только вместо потолка — небо. Лиговский двор был не для взрослых, а для детей. И даже для одних мальчишек. Мальчишки всегда старше тебя, но если к ним не приставать, они тебя не трогают. Можно сколько угодно смотреть, как они носятся по крышам сараев, кидаются палками и камнями. Они даже разрешают тебе попробовать языком железную замерзшую трубу: сдерет кожу или не сдерет. У меня сдирало. Прямо до крови. Но я не ябедничала. А они за это помогали ловить Церьку.
А здесь двор был совсем другой: выходишь — и сразу деревья. Как будто ты на Ржевке. Деревья толстые, руки вокруг них никак не сцепишь, кора вся буграми. Под деревьями снег. Не затоптанный, чистый. Потому что мальчишек нет. Вообще никого нет. Пока ждешь, что кто-нибудь выйдет, успеешь проложить валенками железную дорогу. Хорошо бы, чтобы в нашем доме жила еще хоть одна девочка, мы бы вместе играли в поезд. Чух-чух-чух — стоп — поворот — чух-чух…
— Я про тебя все знаю. Ты — новенькая со второго этажа.
Ой, как глупо, что я не заметила девочку с собакой. Она подумает, что я дура, раз задом наперед по снегу хожу.
— Не трогай Сильву, у не плохой характер, потому что она старая дева.
Смешно, собака, а девушка, да еще старенькая. Наверно, она, как наша бывшая Ия, всегда сидит на сундуке и всегда молчит. Только волосы собаки не расчесывают.
— Ты еще не ходишь в школу? А я хожу. Только мне мама все равно не разрешает гулять одной во дворе. Потому что здесь все хулиганы.
Какая девочка красивая! В шубке. И с длинными черными косами. У меня никогда не было кос. Волосам, наверно, холодно быть снаружи, не под шапкой? Потрогать бы их… Неудобно, девочка подумает, что я маленькая. Спрошу лучше про лес:
— А до леса отсюда далеко?
— До какого леса?
— Ну, все говорят Лесной, да Лесной…
— Нет, леса нигде нет. Есть только парк Карла Маркса. Меня мама через него на музыку водит. А Лесной — так просто улица называется: Лесной проспект.
Ну, конечно, это просто так называется, а не потому, что лес. Теперь девочка догадается, что я глупая, и не будет со мной дружить…
— А у нас тоже была собака, эрдель называется. Я ее сама гулять водила.
— Алла, Аллочка, зачем ты там стоишь?! Иди сюда!
— Видишь, меня мама зовет. Она думает, что ты — чужая, а ты из нашего дома. Только смотри, за сараи не ходи. Там прячутся страшные бандиты.
— А почему твоя мама не на работе?
— У нас только папа музыкантом работает, а мама следит за семьей.
Ушли: и девочка Алла, и девушка-овчарка. Опять я одна во дворе,
Интересно, а почему нельзя за сараи ходить? Нужно пойти посмотреть, почему нельзя.
— Сильва, ты меня не любишь, Сильва, ты меня погубишь. Сильва, ты меня с ума сведешь, если, Сильва замуж не пойдешь!
Зачем они такую неприличную дразнилку про меня орут? Где они ее взяли? Сами придумали? Потому что я стояла с Аллой и собакой? Как же они нас из-за сарая видели, а мы их нет? Длинная девчонка — старше меня, во-он какой огромный комок скатала. Если она драться начнет — от такой не больно-то убежишь. А низенькая чего дразнится? Она, наверно, тоже еще в школу не ходит.
— Чего уставилась? Снежную бабу не видела? Ну, дак получай!
Ой, чуть в лицо комком не попали! Ой! Ну что они! Я же играть с ними хотела. А низенькая чего хохочет? Зубы-то какие мелкие. Как у мыши! Настоящая Блажа!
— Блажа — вот ты кто!
— Чего-о? Валь, дай ей еще!
— Блажа! Блажа!
— Ну-ка, подь сюда. Ближе, ближе, не бойся. Кто это тебя дразниться научил?
— Никто.
— А почему ты старшим грубишь, хочешь бандиткой вырасти?
— Нет.
— А по сараям почему бегаешь? Ай-ай, не хорошо. Тебя мамочка заругает, а папочка ремешком всыплет.
Зачем эта длинная притворяется, что она взрослая? Даже голосом соседкиным говорит. Сама она на бандитку похожа — вон лицо какое некрасивое.
— Молчишь? Нехорошо молчать. За молчание можно и подарочек схлопотать.
Странно, Длинная не сильно ткнула мне в лицо кулаком. Даже совсем не больно, а из носа что-то течет. Соленое. На снег капает красным. Кровь! Как же я теперь такая грязная домой пойду? Попадет мне. Хоть бы дома никого не было…
Дома, как нарочно, оказались и папа и мама. Папа, как увидел меня, сразу рассмеялся. Что ж тут смешного, если у человека кровь? Мама принесла мокрое полотенце и положила мне на нос.
— Вот уж дал мне господь бог дочь-размазню. Не может даже защитить себя. Сколько учил: сожми кулак и бей со всей силы по-боксерски в челюсть. Один раз дашь отпор — больше не полезут.
— Да я ей сколько раз говорила… Мальчишка меньше ее ростом хватает палку и бьет ее, а она вся сожмется и стоит, как тетеря.
Кровь больше не шла. Меня отправили на кухню мыться. Зачем нужно учиться драться, если гораздо лучше просто вместе играть?
С Длинной Валькой мы потом часто играли.
Я ее не боялась. Нужно только знать, что в любой момент она может разозлиться и начать все топтать, ломать, толкаться, плеваться. Как только видишь, что она ни с того, ни с сего начинает кричать — сразу беги к своей парадной. Дальше парадной она за тобой не погонится.
Аллочку когда отпускают гулять? Никогда. Блажу выпускают во двор раз в сто лет. Зато Длинная
