понравится вам стоять с задранными вверх добропорядочно вымытыми ногами?! А каково артисту всю жизнь кувыркаться на арене?!
— Не оглядывайся, Малышка, сегодня Торопов с Катюшей немного выпивши, немного влюблены. Пусть себе целуются.
— Торопов же сказал, что он женат?
— Угу. И знаешь, какой у него талантливый дьяволенок сынишка! Они с отцом такие уличные этюды разыгрывают. Идут по Невскому, вдруг мальчишка кричит: «Смотрите-смотрите! В подворотню побежал!»: Торопов «Где? Где?» Сын: «Да вот же, рыжий такой!» Все начинают оглядываться, искать. Топорков: «Кот что ли?» «Да какой кот, ТИГР! Да вон, вон хвост!» Все: «Тигр! Из зоопарка! Ребенок врать не будет!» Паника. А эти довольные сматываются.
— А как же Сабский?
— Жених? Ну, этому полезно поревновать — больно много о себе мнит.
Надо же, не боятся никого. Играют с миром, будто это один большой цирк. А сами как будто одна семья: и не важно кто на ком женат, кто с кем целуется. Главное, что все талантливы, все друг в друга влюблены. Здорово!
— Эй, как там водичка?
— Жаль, я плавки не взял. Придется оставить свое мещанство неприкрытым!
— Здесь все свои, можно и без ничего.
— Эй, посторонись, голое искусство идет!
— А я купальник захватила.
— Смотри, Староста, от коллектива отрываешься!
— Во Малышка дает: раз-два и в воду. Холодно, Малыш?
— Не, ей не холодно. Ее, поди, в бродячей повозке заделали. В походном котелке купали.
Дураки. Самих их неизвестно в чем купали, если они даже озерной воды боятся. Кто их просил сюда приезжать, если они считают папу стариком. Подумаешь, артисты, папа, между прочим, лауреат международных конкурсов. И не хвастает. Ладно, барахтайтесь голые в тине у берега, а я по лунной дорожке доплыву до середины озера. Эй, где вы там, ау! Что-то не слышно голосов. Бр-р-р, прохладно, пора поворачивать. Неужели они бросили меня одну? Или спрятались в кустах, чтобы напугать? Ушли. Ну и черт с ними. Я-то одна доберусь, а вот где они будут искать матрасы-раскладушки? Не знаю.
— Доча, это ты?
— Угу.
— А народ где? Спит?
— Наверно. Свет отключили, ничего не видно.
— Ты вот что, дружок, принеси холодной воды. Голова у твоего непутевого отца раскалывается. Перепил.
Еще не легче. Напоили человека и дрыхнут. Где-то у нас огрызок свечки на веранде был.
— Спасибо, голуба. Еще, знаешь, дружок, мне бы компресс холодный на лоб. И анальгинчику.
Где тут найдешь полотенце? Намочу-ка свою рубашку. Ой, коробка с лекарствами рассыпалась! Ничего, завтра соберу.
— Ну, ты, мартышка, настоящий друг. Спасла старика отца от неминуемой смерти. Поздно уже, ложись.
Интересно, куда «ложись»? В моей кровати кто-то спит. И в кровати Антонины Ивановны тоже. Может, собрать старые ватники и лечь внизу на кухне? На полу, конечно, жестковато, зато туда по дощечке никто не пройдет и никто не помешает.
— Ты что, мартышка, здесь всю ночь спала? Прямо на ватниках? А я-то тебя ищу, ищу, куда, думаю, делась?
— Как голова?
— Болит, проклятая. Ну, ничего, я ее с утра трудотерапией лечу. Идем, покажу, какой я кусок стены отмахал. Или вот что: народ уже встал, поди поставь чайник, пока я тут закончу.
Ага, чай, а к чаю что? Ну, хлеб-булка есть, масло есть, но гостей же этим не кормят?
— Привет, Малыш, как вчера поплавала?
— Спасибо, хорошо.
— Мы знаешь, чо тут мозгуем: после вчерашнего выпивона всех мучают муки творчества.
— Точно. Трэба глоточек пропустить, а пети-мети, сама понимаешь, на исходе.
— Так вот, твой батя сказал, что у вас тут где-то полно бутылок скопилось.
— Да, в дождевой бочке.
— Точно, Малыш, а где эта заветная бочечка?
— За домом.
— Сабский, Катюша, ну-ка, организуйте.
— Есть организовать.
Что— то при дневном свете Сабский не выглядит таким уж несчастным. Может, вчера не заметил, как его Катюша с Торопковым целовалась?
— Вот она бочка с сокровищами! Ого! Да вы тут с отцом выпить не дураки!
Причем тут «не дураки», у нас же здесь рабочие и солдаты работают. И нечего жонглировать бутылками над бочкой. Во-первых, не умеете и разобьете, во-вторых, вода нам эта нужна для поливки.
— А, дьявол! Сорвалось!
Смеетесь. А кто теперь осколки из воды вынимать будет? Антонина Ивановна? Ведь ей в первую очередь вода понадобится. Сразу видно, не ваша это бочка, не ваша вода, не ваши цветы будут сохнуть. Черт! Порезалась! Хоть бы они кровь не заметили, а то подумают, что мне бутылок жалко.
— Слушай, Малыш, у вас рюкзак есть?
— Нет, только большая сетка.
— Тащи.
— Катю-юша, Са-абский! Что-то вы там надолго уединились. Бутылки не грибы, их искать нечего.
— Иде-ем!
— Слушай мою команду! В колонну ста-ановись! Сабский, бутылки и Староста — вперед!
— Есть вперед!
— Катюша и Малыш, стройсь!
— Есть стройсь!
— Песню запевай!
— Один верблюд идет, второй верблюд идет…
Что— то сегодня песня фальшиво звучит. Наверно, это просто не утренняя и не шоссейная песня. Слишком много народу, и все хмуро тащатся в очередях стоять.
— Староста, ау! Видала, как все на наши бутылки глазеют.
— Еще бы, они думают, что мы это все вчера выжрали.
— Уважа-ают!
— Катюш, вон мужик впереди мешок с отрубями волочет. Ты у нас самая хрупкая. Ну-ка, изобрази этюд «помощь».
— Есть изобразить «помощь».
Отчаянные они все-таки: а ну, как огромный мешковладелец догадается, что над ним смеются?
— Не оглядывайся, Малыш, а то мужик заметит. Взгляни лучше на Сабского: двадцать бутылок волочет, да еще на гитаре наяривает. Ему бы красный цилиндр — и вылитый декадент.
— Может помочь ему бутылки нести?
— Обойдется. Староста!
— Есть!
— А ну изобрази с Сабским «Два ханурика подрались из-за бутылок».
— Катюша, как «помощь»?
— В порядке. Мужик сначала решил, что я спереть его отруби собралась, испугался. Потом
