воды. Затем решительно закинула за спину толстую косу и пошла между могил к кладбищенским воротам. Она замерзла, но этот холод не имел ничего общего с ливнем, проникавшим порой до самой кожи. Холод таился внутри, притупляя все ощущения и превращая сердце в тяжелый бесчувственный камень.
Фелина, дочь крестьянина Жана, ничего уже не ждала от жизни. Она охотно отдала бы то немногое здоровье, которое в ней сохранилось, за право лечь в землю вместо отца. Он теперь навсегда избавлен от нищеты, от голода и забот. Чего же его оплакивать? Она скорее чувствовала зависть, чем печаль.
Дождь без устали барабанил по крыше кареты. Он пропитал влагой тяжелые кожаные занавески, закрывавшие окна, и, казалось, проникал даже за обитые бархатом подушки.
Филипп Себастьян Вернон, маркиз де Анделис, сдвинулся на середину сиденья и невольно ощупал тонкими благородными пальцами верхнюю часть накидки. Конечно влажная! Беззвучно выругавшись, он скрестил руки на груди.
Как хотелось бы ему уступить просьбам хозяина и остаться до окончания чертова ливня! Но ему самому было лучше всех известно, что послание, полученное им после полудня, не терпело отлагательств. Поспешным отъездом он, по крайней мере, оказывал последнюю услугу любви той, которая послание отправляла.
При крутом повороте он ударился правым плечом об оконную раму. Проклятье, он что с ума сошел, этот парень на козлах? Пусть торопится, но не так, чтобы опрокинуть экипаж вместе с хозяином на грязной дороге. Маркиз уже собирался как следует стукнуть рукоятью шпаги по задней стенке, выражая кучеру свое неудовольствие. Однако в этот момент второй неожиданный толчок с такой силой швырнул его между подушек, что украшенная драгоценными камнями рукоять стукнула ребрам его самого.
Грубую брань маркиза на сей раз заглушили ржание лошадей, скрип колес и испуганный крик мужчины внизу. Затем карета остановилась.
Забыв о своих до блеска начищенных сапогах из испанской кожи, маркиз спрыгнул прямо в грязь проселочной дороги.
Пока непрерывный дождь превращал белые перья на бархатном берете в жалкое подобие прежней красоты, стекая по бархату вниз, маркиз старался разглядеть, что произошло впереди. Не сразу он понял, что серый, грязный комок, лежавший возле копыт передней лошади, был человеком.
Люди, сопровождавшие маркиза, склонились вокруг, закрывая тело от его взора. Приказ господина нарушил молчание.
– Этот человек появился откуда-то прямо перед лошадьми, – пожаловался кучер, опасаясь, что гнев на лице господина не сулил ему ничего хорошего.
Для того, кто с самого начала требовал быстрой езды, происшествие было весьма некстати.
– Болван! Она мертва? – спросил маркиз скорее между прочим, догадавшись по задравшейся юбке, грязным босым ногам и стройным икрам, что на дороге лежала женщина.
– Нет, ваша милость, сердце бьется, но бедняжка не шевелится. Что будем делать?
В самом деле, только подобной задержки ему и не хватало. Хотя Филипп и не испытывал к графу никаких дружеских чувств, все же нельзя в благодарность за приглашение на охоту стать причиной смерти его крепостных.
Кучер был прав, что им теперь делать? Непогода, казалось, отрезала их от остального мира. Если бы и нашлась в Сюрвилье добрая душа, способная ему помочь, в такой ливень она вряд ли рискнула бы выйти на улицу.
Даже силуэт церкви, из которой, видимо, вышла женщина, был едва различим. Маркиз уже собирался отдать распоряжение, чтобы лежавшую в обмороке отнесли в храм. Но один из всадников вдруг дотронулся до ее плеча, и голова молодой женщины тяжело откинулась в сторону.
Маркиз застыл при этом движении. Омытое дождем худое девичье лицо тускло блеснуло, словно гемма. Даже дрожащее движение длинных темных ресниц, отбросивших тень на бледные щеки, было до боли привычным. Оно позволяло надеяться, что женщина скоро придет в себя, и в промежутке между ударами сердца он принял авантюрное решение, которое и сам себе не смог бы объяснить.
– Нельзя оставлять ее здесь, несите в карету! Мы возьмем ее с собой!
– Нет!
Внезапно резким движением молодая женщина вырвалась из рук своих спасителей и встала на ноги. Еще покачиваясь, покрытая грязью, она уже была готова сразиться с целым светом.
– Я не крепостная! Если вы меня тронете, я созову всю деревню! – прохрипела она.
Пока слуги ждали решения хозяина, де Анделис не спеша приблизился к ней. Темные пятна на накидке, прикрывавшей широкие плечи, доказывали, что его добротная одежда тоже недолго сможет выдерживать потоки воды.
Шаг за шагом отступая к каменной ограде скромной церквушки, Фелина невольно оказалась в западне между ней и чужими мужчинами. Вероятно, этот высокий господин захотел позабавиться с нею. Один из графских гостей, решила она. Один из тех всадников, чьи лошади вчера втоптали в растерзанное поле тело ее отца. Она не замечала, что каждая искорка жгучей ненависти сверкала огнем в ее глазах.
Именно этот взгляд заставлял маркиза колебаться. Те серые глаза, которые он знал, были нежными, словно покрытыми легкой дымкой, витающей над утренним морем, когда облака скрывают восходящее солнце. Они не подходили для страстного, яркого, серебряного огня, пылавшего на возмущенном девичьем лице.
Ее темные зрачки были окружены кольцами из расплавленного серебра, которое ближе к краям радужки становилось почти черным, контрастируя с ослепительными белками ее глаз. Обрамленные черными шелковистыми, необычайно длинными ресницами глаза были не только самыми прекрасными, но и самыми гневными на свете! Ни один враг не смотрел еще на него с такой ненавистью, а их было немало, когда он на стороне короля сражался за дело гугенотов.
– Кто ты? – спросил он спокойно, не реагируя на ее возмущенный возглас.
– Не та, которой вы могли бы распоряжаться! – ответила она с гордостью, равной его собственной и совсем не соответствовавшей ее грязным лохмотьям.
