– Алекс, сзади!
Камерон услышал этот крик слишком поздно. Обернувшись, он увидел прямо перед собой пистолет, окровавленную руку и палец, нажимающий на курок. Больше он ничего не успел заметить: земля содрогнулась от выстрела, который эхом отдался в его голове, страшная сила швырнула его назад, ударила о колесо пушки. От нестерпимой боли в виске он лишился зрения и слуха, ощутил во рту привкус горелого мяса, пороха и крови.
Падая на труп солдата, Алекс успел заметить, что над ним склонился Алуин, но не расслышал ни слова и уже через мгновение провалился в кромешную темноту.
Генерал Джон Коуп был потрясен: мятежники явились неизвестно откуда и уничтожили не только тишину туманного утра, но и боевой дух армии. Они ворвались в лагерь подобно урагану, смели все укрепления, усеяли свой путь корчащимися, изуродованными телами. Драгуны в панике бежали. Артиллеристы полковника Уайтфорда успели дать всего один залп – их перебили у пушек.
С помощью полковников Хоума и Лаудауна Коуп предпринял отчаянную попытку вернуть бегущих кавалеристов и пехотинцев, даже приказал стрелять в беглецов, но тщетно. Офицеры остановились, лишь когда достигли дальнего края равнины.
Но струсили далеко не все, вспоминал Коуп, борясь со слезами горечи. Уайтфорд, Скотт, Лофтас, Кейн, Симмондс сумели справиться с перепуганными солдатами. Драгуны капитана Гамильтона Гарнера опять покрыли себя позором, но сам капитан сумел собрать отряд пехотинцев и оказал противнику достойный отпор.
Зато остальные солдаты побросали оружие и подняли руки, прося пощады. Они сбивались в стайки, падали на колени, охваченные ужасом. Их десятки, сотни, думал Коуп, сгорая от стыда. Целая армия капитулировала! Вся целиком, если не считать нескольких трусов, которые вскочили на коней и ускакали, едва услышав вой волынок.
Страдая от унижения, Коуп не мог не восхищаться дерзостью и мастерством командующего мятежниками. Лорд Джордж Меррей спланировал и осуществил атаку безупречно, блестяще', захватил противника врасплох, наказал его за самоуверенность. Коуп помнил, как сам приказал поставить на краю болота только одного часового, считая, что лишь сумасшедший попытался бы пересечь болото холодной и темной шотландской ночью. По его вине на равнину перебрались тысячи вопящих, вооруженных мечами дикарей, при виде которых даже закаленные в боях ветераны оцепенели от страха.
Коуп не раз слышал, как стремительны и яростны атаки горцев, но никогда не видел их своими глазами. А теперь он молил Бога о том, чтобы больше никогда не увидеть ничего подобного: он холодел от ужаса, сжимался, с трудом сдерживал дрожь при виде льющейся рекой крови и отсеченных конечностей.
– Сэр, смотрите!
Коуп резко дернул поводья коня и повернул в ту сторону, куда указывал адъютант. Крупный, серый в яблоках жеребец несся через равнину во главе небольшого отряда вооруженных горцев. Всадник был без шляпы, одежду ему заменял ярко-красный килт. Следом за ним скакал знаменосец, несущий огромный красно-белый стяг Стюартов.
– Нам будет лучше вернуться в Эдинбург, сэр, – заметил адъютант, – пока их кавалерия не ринулась в погоню.
– Где вы видите кавалерию, капрал? – с горечью спросил Коуп. – Где артиллерия? Где новейшее оружие?
Капрал обвел взглядом поле.
– Не трудитесь отвечать, – продолжал Коуп. – Теперь у них есть наши пушки, наши мушкеты, наши боеприпасы... не говоря уже о двух тысячах пленных.
Капрал выслушал это пренебрежительное заявление и вспыхнул:
– Да, сэр, но сегодня победа досталась им случайно. Они дорого поплатятся за эту дерзость в следующий раз, когда попадутся вам!
– В следующий раз? – Коуп, глаза которого покраснели от слез и дыма, сердито уставился на нескольких офицеров, переминающихся возле него. – Не обольщайтесь, джентльмены: генералу, который капитулировал однажды, не позволят совершить ту же ошибку во второй раз. А что касается победы мятежников... помнится, так же говорили про их победу на мосту Колтс-Бридж, затем еще раз – когда узнали, что Чарльз Эдвард Стюарт расположился в Холируд-Хаусе. Я вижу перед собой трусов, джентльмены, – трусов, которым давно пора сушить бриджи. Жаль, что я не доживу до того дня, когда каждого из наших бравых драгунов привяжут к позорному столбу и уничтожат, прежде чем трусость не поразила всю английскую армию!
– Но самозванцу вряд ли придет в голову вторгнуться в Англию – это же безумие, – возразил полковник Лаудаун, побледнев при этой ужасающей мысли.
– Почему бы и нет, сэр? – усмехнулся Коуп. – Будь вы на месте лорда Джорджа Меррея, одержи вы такую же убедительную победу, как он сегодня, вас не остановило бы ничто. Или вы думаете, что лорд Джордж станет сидеть и ждать, пока из Фландрии подоспеет английская армия? Или считаете, что принц- самозванец будет медлить, пока король Георг не сообразит, что он в опасности? Истинное безумие, джентльмены, – наша убежденность в том, что мы непобедимы. Вспомните-ка о том, как дорого она обошлась нам! И подумайте, сколько еще нам предстоит заплатить за нее, когда наши враги узнают, что с нами разделалась горстка фермеров, вооруженных ножами и серпами. Серпами, джентльмены, – и они выстояли против самой мощной армии мира!
Ярость внезапно покинула потрясенного Коупа, его глаза стали тусклыми и безжизненными, лицо – старым и осунувшимся, плечи поникли, руки отпустили поводья. Заметив, что мятежники приближаются, офицеры окружили генерала плотным кольцом и убедили его вернуться на побережье, где ждали суда.
Алекс ощутил боль в руках. Мышцы ныли, запястья жгли врезавшиеся в кожу веревки. Некоторое время он не мог вспомнить, где находится. Он потряс головой, чтобы прогнать туман, висящий перед глазами, откуда-то из мрака донеслись хриплые смешки, шарканье, шорох сена и глухие удары тел.
Боль в запястьях стала почти невыносимой, как и боль в висках. Его уши, голова, грудь казались чужими, налитыми болью, ее причинял даже стук сердца. Алекс глох от него, медленно умирал, чувствовал, как из него вытекает жизнь.
Он кричал, звал ее по имени, но Энни уже не слышала его. Эти звери постарались на славу, их когти оставили отметины на нежной белой коже, превратили ее в кровавое месиво. Господи, сколько крови! Она
