один глоток холодной чистой воды, но он не мог сделать ни того ни другого.
– Где Мэтт? – хрипло прошептал он.
– Здесь. На борту «Ястреба», с остальными ранеными.
– В каком они состоянии?
– Откуда я знаю? – бросила она. – Я не доктор и даже не заинтересованный наблюдатель. Меня будет мало заботить, даже если все они сгниют.
– Почему-то мне в это не верится, – протянул Баллантайн.
– Нет? – Ее зеленые глаза вспыхнули, и Кортни отошла от окна. – Вы же не думаете, что я сочувствую их положению? Мне достаточно только вспомнить о том, как обращались с людьми моего дяди, чтобы подавить любое доброе намерение! – Она остановилась у буфета и, на мгновение задумавшись, налила себе кружку воды. – До того как я вмешалась, капитан Шо был твердо намерен вас убить. Я могу просто отступиться с чистой совестью, сделав предложение и получив на него отказ.
– Что за предложение?
– Ваша жизнь. Такое же предложение вы сделали мне, как я помню.
Адриан устало прикрыл глаза. Неужели она думает, что это игра? Или он просто сошел с ума?
– Я не собираюсь делать из себя посмешище, – спокойно произнес он.
– Тогда вам не видать Триполи.
– Триполи? – Он вздрогнул и открыл глаза. – Мы направляемся туда?
– В конечном итоге да. Мы останемся в этой бухте до тех пор, пока не закончим косметический ремонт обоих кораблей, а затем пойдем в Алжир.
Адриан задержал дыхание; ее откровенное признание было слишком пугающим, чтобы привидеться в страшном сне. Кортни наблюдала за его изменившимся лицом, видела, как на нем отражаются мрачные предчувствия. Понимал ли он, что это может быть только началом ужаса? Неужели он никогда не задумывался над тем, что может попасть в плен? Или в рабство? Она, во всяком случае, с самого начала ее путешествий с отцом была предупреждена, что плен, тюремное заключение и даже смерть вполне реальны – почти неизбежны. Они придавали смысл и цену слову «свобода», которое янки в своем высокомерии, очевидно, воспринимали как данность.
– Дженнингс... – Тень, которую Кортни заметила – или посчитала, что заметила, – в глазах Баллантайна снова быстро была взята под контроль. – Он еще жив?
– Вы беспокоитесь о нем?
– Он капитан «Орла».
– И великий гуманист, – с издевкой фыркнула Кортни. – Не утруждайте себя беспокойством о нем, Янки. С ним обходятся достаточно гостеприимно.
– Так он жив?
– Да, – после паузы ответила она. – Хотя опять же не могу предсказать, как долго он проживет или в каком состоянии прибудет в Триполи. А что касается вас... – Она поставила кружку с водой на стол. – Думаю, вполне уместно отплатить вам любезностью за любезность, столь благородно оказанную мне. Вы получите возможность заработать себе более легкую жизнь во время перехода, работая у меня стюардом. Вы сможете подавать мне еду и убирать каюту; скрести полы, чистить мои сапоги... Это, я думаю, подготовит вас к тому времени, когда вы получите свою набедренную повязку и соединенные цепью ножные браслеты. О да, пожалуй, ванна должна быть среди первых привилегий! Берберские кишки и то лучше пахнут.
– В аду наступит зима, мадам, прежде чем я стану чьим-то слугой – тем более вашим. – Веревка, которой кисти рук Баллантайна были привязаны к лодыжкам, натянулась до предела.
– Вы предпочитаете, чтобы вас снова привязали к вантам? – Изумрудные глаза мстительно блеснули.
– Я бы предпочел получить возможность находиться вместе со своей командой под открытым небом. Мэтт тяжело ранен, и нельзя ожидать, что он один справится со всеми, кто нуждается в помощи.
– И вы хотите, чтобы я отправила вас к нему? – изумленно воскликнула она. – И что же при всем вашем высокомерии дает вам основание хоть на минуту подумать, будто я пойду на это? Вы забыли, как долго я просила – нет, умоляла! – отправить меня в трюм к людям моего дяди? И вы забыли, что ответили мне? Что я не простая пленница! Что ж, Янки, прочистите уши и послушайте: вы тоже не обычный пленник! Я не стану предлагать вам ничего сверх того, что вы предлагали мне. Я не стану рассказывать вам, как живет ваша команда! Не стану сообщать, сколько раненых умерло и как обращаются с остальными! Я буду смотреть, как они голодают, как их бьют и заставляют работать, пока они не упадут замертво! Я буду так же оскорбительно обращаться с вами, как вы обращались со мной, и, ей-богу, если потребуется, вы отведаете такой же удар саблей по вашей заднице!
Кулаки у Кортни были сжаты, а грудь под тонкой батистовой блузкой вздымалась как при беге. Она отвернулась от Баллантайна, боясь, что не сможет удержаться и ее ногти оставят отметины у него на лице, и не желая, чтобы он увидел слезы, ярко блестевшие в ее глазах. Слезы! Что с ней происходит? Где ее гнев, ее ненависть? Почему только оттого, что он стоит здесь и смотрит на нее, у нее слабеют колени и пересыхает во рту? Как она может побороть двадцать разнородных чувств, сталкивающихся в ее сердце, если ему достаточно лишь взглянуть на нее – и она погибла?
– Вы будете делать то, что я велю вам, Янки, – раздраженно объявила она, – или ваш доктор Рутгер снова окажется на решетке, но на этот раз между ним и плеткой не будет ни рубашки, ни сюртука.
Адриан слегка пошатнулся, моргнул, чтобы стряхнуть с глаз пот, и с силой натянул веревки, связывавшие его запястья, покорно приняв жгучую боль, когда на его и так уже израненном теле выступила кровь. Его единственной мыслью было освободить руки, дотянуться до узких плеч, до ее шеи... и сжимать до тех пор, пока Кортни не задохнется.
– Мэтт помогал вам, – холодно напомнил Баллантайн, – помогал и людям вашего дяди, и я не верю, что свой гнев на меня вы обратите против него.
