визит Примакова в Багдад «прошел не столь негативно, как об этом сообщают», и что Ирак использовал встречу для выражения своего мнения по поводу «недостатков» позиции Советского Союза. Азиз также информировал йеменца, что через Примакова передана иракская инициатива, адресованная Горбачеву и Миттерану и содержащая предложение освободить всех заложников, если президенты СССР и Франции датут публичное обязательство по части невоенного решения конфликта.6
Помню, что я с интересом читал запись беседы между М.С.Горбачевым и Франсуа Миттераном, состоявшейся в Париже 28 октября. Там эти лидеры с подачи Михаила Сергеевича действительно обсуждали такое предложение (иракцы даже передали свой проект советско-французского обращения к президенту Ирака). При этом в высказываниях советского руководителя была заметна довольно большая амплитуда колебания от тезиса – если мы ничего Саддаму не дадим, то он пойдет на крайности – до признания того, что тот пытается выиграть время и старается расколоть единство «пятерки». Ссылаясь на впечатления Примакова, Горбачев убеждал Миттерана, что Саддам Хусейн уже не тот, что был 2-3 недели назад, что начали вырисовываться шансы политического урегулирования, правда, пока еще весьма расплывчатые. Был готов Михаил Сергеевич и к тому, чтобы совместно с Миттераном перередактировать иракский проект.
Миттеран, однако, отнесся к данному предложению иракцев более чем сдержанно – уж слишком был очевиден их замысел противопоставить СССР и Францию Соединенным Штатам и Англии. Миттеран сказал тогда Горбачеву, что между французской и американской позициями могут быть различия в тоне, стиле, конкретике, но что по существу вопроса разногласий с американцами нет. Это и поставило точку в разговоре по поводу иракской инициативы.
Горбачев рассказал Миттерану, что накануне получил письма по поводу миссии Е.М.Примакова от Буша и Тэтчер (от последней особенно жесткое), и в этой связи высказался за то, чтобы на совместной с Миттераном пресс-конференции во главу угла поставить приверженность коллективно принятым решениям Совета Безопасности и даже посетовал, что журналисты будут осаждать его вопросами по поездке Е.М.Примакова. Миттеран поддержал мысль, что пресс-конференцию надо построить именно под таким углом.
На ней президент СССР заявил, что миссия Е.М.Примакова – «это не какая-то самостоятельная ветвь процесса. Больше того – не противоположная, а органичная часть наших общих усилий. Таких визитов, таких встреч, таких бесед, – говорил Горбачев, – идет много. Предпринимаются они с разных сторон – одни открыто и известны прессе, другие в закрытом порядке». При этом показательно подчеркивание Горбачевым того, что «все это не значит, что мы меняем свою позицию», что «если президент Хусейн рассчитывает, что ему удастся расколоть, разъединить, найти трещину в позиции постоянных членов Совета Безопасности ООН, то это заблуждение». «Мы не можем допустить, не должны дать никакого повода Ираку, режиму президенту Хусейна думать и надеяться на какой-то разлад между теми, кто принимал эти резолюции, на ослабление позиций». «Мы считаем действия мирового сообщества оправданными. И должны сделать все, чтобы это единство было сохранено, добиваться, чтобы требования мирового сообщества выполнялись».7
В Париже, как и в некоторых других случаях, было как бы два Горбачева: один, ищущий в беседе с президентом Франции компромисса с Саддамом Хусейном, и другой – публичный политик, говорящий с трибуны то, что должен был говорить руководитель великой державы, связанный официальной позицией и определенными договоренностями и взятыми международными обязательствами. В принципе дуализм в политике (давайте назовем это таким термином) – вещь нежелательная и, как правило, вредная. Каждое уважающее себя государство должно в лице своего высшего руководства говорить одним языком и вести одну политику, если хочет, чтобы его хорошо понимали, с ним считались и ему доверяли, и при этом вести последовательную линию, не вилять. В советской же прессе тогда открыто писали, что в вопросе о кувейтском кризисе у Москвы две разные политики – политика Шеварднадзе и политика Примакова. Еще больше спекуляций по этому поводу было за рубежом.
То, что корабль советской внешней политики шел не по прямой, а зигзагом, было видно невооруженным глазом. И дело тут было в капитане корабля – М.С.Горбачеве, который перекладывал руль то в одну, то в другую сторону, в зависимости от разных обстоятельств – и внешнеполитических, и внутриполитических, и просто конъюнктуры в Кремле, где, как и в каждой цитадели власти, шла постоянная подковерная борьба за влияние на президента. Сказывалось и то, что лично Михаил Сергеевич был сильнее, чем другие лидеры «пятерки», нацелен на поиск мирной развязки и в процессе поиска или под влиянием советов со стороны окружения выкатывался порой из общего строя, вел этот поиск на грани фола и даже за этой гранью, но каждый раз возвращался в общую колонну «пятерки», когда предстояло совместно принимать ответственное решение или когда его очередная попытка сделать что-то самому давала осечку.
У А.С.Черняева есть следующая дневниковая запись, датированная 31 октября 1990 года: «По Персидскому заливу… Некоторые обороты речи у Горбачева на пресс-конференции вызвали в Мадриде и Париже суматоху, мол, не исключает ли он совсем военный путь? Я – то знаю, что не исключает. И когда сегодня Арбатов спросил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта, Саудовской Аравии, я сказал ему: «Давай понять, что мы никогда не пожертвуем альянсом с Соединенными Штатами в этом деле».8
Поскольку Москва все время оставалась в фокусе внимания, известные метания президента СССР мгновенно засекались и вызывали законные вопросы и у арабов, и у западников. Мы в МИДе понимали, что это вредит интересам и престижу страны и по мере возможности старались, чтобы политика Советского Союза в отношении кризиса оставалась принципиальной, четкой и понятной. Основную тяжесть этого бремени нес, конечно, сам министр.
А в это время в самом Кувейте
Между тем обстановка в зоне Залива продолжала разогреваться. С обеих сторон шло наращивание вооруженных сил и вооружений. На момент хельсинкской встречи число участников МНС достигло 23 государств, и было очевидно, что это не предел. В Ираке шел призыв резервистов, создавались новые воинские части, втрое выросла группировка в самом Кувейте. Багдадское телевидение и радио на все лады честило американцев, саудовцев, египтян, других участников коалиции. Одновременно народ призывали потуже затянуть пояса и готовиться к войне. Иракцам непрестанно внушали мысль, что победа Ираку гарантирована. Тон задавало само руководство страны в лице президента и Совета революционного командования.
Захват Кувейта и последующие военные приготовления тяжело отразились на судьбах сотен тысяч людей. Только за август – сентябрь Иордании пришлось принять около 600 тысяч беженцев из Ирака и Кувейта. Амман стал главными воротами, через которые шел отток иностранцев, в основном граждан стран «третьего мира», которые лишились в Ираке и Кувейте работы и средств к существованию. С каждой неделей ухудшалось продовольственное положение иностранных граждан, которых чем дальше, тем больше стали подвергать всякого рода дискриминационным ограничениям. Многие десятки тысяч беженцев пытались найти себе пристанище в Иране и Турции. Всего за первые пару месяцев кризиса Кувейт и Ирак покинули около одного миллиона человек. С другой стороны, в категории заложников продолжали оставаться граждане стран-участниц МНС.
Из самого Кувейта поступала самая мрачная информация о происходившем фактическом разорении этой страны. В основном ее источниками были остававшиеся там дипломаты некоторых западных государств и беженцы. Но у нас составились и некоторые собственные представления после того, как в первых числах сентября двум сотрудникам Генконсульства СССР в Басре удалось побывать в Кувейте, чтобы ознакомиться с состоянием оставленного там на попечении иракских властей советского посольства. Вот что они зафиксировали в своем отчете.
Столица Эль-Кувейт производит впечатление покинутости и заброшенности. В домах почти не видно признаков жизни. Местных жителей на улицах практически нет, изредка встречаются группы по два – три человека, но в основном это филиппинцы, индусы, бангладешцы. Улицы города давно не убирались. Повсюду кучи мусора, некоторые из них горят или дымятся. Ветер гоняет обрывки бумаг и пакеты. Машин в городе почти нет, а те, что есть, – иракские. Деловая жизнь города парализована. Все учреждения закрыты. Большинство гостиниц не работает. Торговли по существу нет, не охранявшиеся магазины разграблены. Супермаркет «Султан-центр» практически пуст. Лишь в одном углу покупатели разбирали остатки чего-то
