процесс, повлекший за собой определенную психологическую ломку, насыщенный бурными дискуссиями. Будущее полностью подтвердило правильность принятых Мясищевым решений.
В поисках новых форм управления Владимир Михайлович ввел, в частности, еженедельные оперативные совещания, на которых обсуждались самые различные вопросы деятельности института. Тут же принимались решения, давались поручения ответственным исполнителям, осуществлялся контроль принятых ранее решений.
Оперативные совещания носили исключительно деловой характер. Владимир Михайлович, который лично вел их, не допускал рассуждений «вообще». В таких случаях он ядовито-вежливо прерывал выступающего.
Повседневное внимание он уделял проектированию и строительству новой экспериментальной базы. Он — врожденный конструктор — особенно любил это направление деятельности. Круг его интересов был чрезвычайно широк. Он вникал буквально во все: встречался с архитекторами, проектантами, строителями, монтажниками, технологами, представителями заводов-изготовителей. Он производил большое впечатление на всех этих специалистов широкой эрудицией, деловитостью, конкретностью, умением решать сложные вопросы не половинчато, а до конца, порою не боясь обращаться в самые высокие инстанции.
Владимир Михайлович по духу своему был очень современен, следил за новым, прогрессивным, что появлялось в жизни. Он любил лично знакомиться со стройками, беря на вооружение все любопытное, подмеченное его острым глазом. Так, в процессе строительства инженерного корпуса настойчиво искал оригинальные архитектурные решения, новые материалы, смело внедрял их.
Нас, его ближайших коллег, привлекали в нем высокая общая культура, интеллигентность, умение видеть и ощущать красивое, тонкое понимание перспективы. Его манера общения с людьми, исключительная требовательность, стремление докопаться до сути дела представлялись как хорошо отработанная система, которую он свято сохранял».
«Хочу подчеркнуть, на мой взгляд, важную мысль, — продолжает разговор Глеб Владимирович Александров. — Мясищев — начальник ЦАГИ привнес много нового, будучи до мозга костей именно конструктором, отчетливо, я бы даже сказал, лучше других понимая, что и как нужно делать в современных условиях развития авиации.
Свою деятельность руководителя крупнейшего научного центра Владимир Михайлович строил с учетом огромного личного опыта конструирования самолетов, и это оказалось весьма существенным. Проведенная им перестройка структуры ЦАГИ дала новый импульс исследования, включая разработку научных методов комплексирования.
Мясищев прекрасно знал: самолет создает не столько талант генерального конструктора и его окружения, сколько полезное взаимодействие коллективов, связанных с авиастроением, в первую очередь ОКБ и НИИ. Такая техническая идеология, отработанная и отшлифованная Владимиром Михайловичем в бытность его руководителем самолетного конструкторского бюро, помогла ему найти правильные пути на новом ответственном посту».
…Несколько месяцев Владимир Михайлович присматривался, оценивал обстановку. Присматривались и к нему. Со многими учеными Мясищев-конструктор был хорошо знаком, связан деловым сотрудничеством. Нынче они работали в одной организации, что накладывало на их взаимоотношения особый отпечаток.
Новый руководитель начал искать организационные формы, желая пробудить еще большую инициативу цаговцев. Начались комиссии, совещания, научно-технические советы, различные обсуждения. Притом не ради галочки в отчетах, дабы создать впечатление творческой активности. Вовсе нет. Свое время и время коллег Владимир Михайлович весьма ценил, не хотел разбазаривать по малозначительным поводам. Комиссии, совещания, обсуждения преследовали одну цель — взбудоражить, расшевелить людей, сконцентрировать и направить их усилия на решение наиболее значительных задач.
Поначалу многие сотрудники недоуменно пожимали плечами. Постепенно скептицизм рассеивался, а затем и вовсе исчез. Произошло это после того, как началась реорганизация института, быстро давшая свои плоды.
К моменту прихода Мясищева в ЦАГИ сложилась следующая ситуация. Два крупнейших подразделения, занимающиеся прочностью и аэродинамикой, существовали почти никак не связанно. Возглавляли их известные ученые А.И. Макаревский и В.В. Струминский, ревниво оберегавшие свои автономии. Мясищеву было ясно: нужно сблизить оба подразделения. В этом убеждении — и огромный конструкторский опыт, и практика самолетостроения, где вопросы прочности и динамики решаются вместе.
С полной ответственностью за свои действия Мясищев настойчиво продолжал реорганизацию института, расщепляя крупные подразделения, отпочковывая от них групповые современные научные направления. «Если хочешь что-то развить, предоставь людям возможность самостоятельно плавать», — подчеркивал он.
Гиперзвуковыми скоростями стал заниматься небольшой коллектив под руководством академика А.А. Дородницына. Проблемы, связанные с большим разрежением атмосферы, теплообменом на больших высотах и т. п., оказались в поле зрения ряда видных ученых института. Дальнейшее развитие получила экспериментальная база — особое внимание было уделено аэродинамическим трубам. Разумеется, не забывались вопросы, которые были подняты в ЦАГИ на значительную высоту, например, та же динамика. Эту важнейшую ветвь авиационной науки при Мясищеве с успехом разрабатывали Г.С. Бюшгенс, Г.В. Александров, А.И. Курьянов и другие.
Владимир Михайлович создал и совершенно новую для института организацию — лабораторию комплексной проработки схем летательных аппаратов, иначе говоря, перспективного проектирования, которой лично руководил. Своим заместителем он назначил Д.П. Покаржевского.
— Мы варимся в гуще научных мыслей и идей. Есть прямой смысл давать им практический выход, — объяснял Владимир Михайлович свою позицию. — Лучше нас этого никто не сделает.
В данном случае Мясищева поняли не все и не сразу.
— Зачем нам свое конструкторское бюро? — спрашивали одни.
— Неужто он хочет вернуться к временам, когда в ЦАГИ проектировали самолеты? — говорили другие.
Жизнь показала — лаборатория крайне нужна. Синтезирование (или, как говорил Владимир Михайлович, комплексирование) новых путей поиска было и по сей день остается основой ее разработок.
Создавалась лаборатория нелегко. Дело было даже не в сомнениях, охвативших часть сотрудников. Где взять стоящие кадры? На дороге специалисты, как известно, не валяются, из других фирм идут неохотно: там у них твердое положение, строго очерченный круг обязанностей, а что предложат тут?.. Подразделение искало свое лицо.
В ходе работы выявилась еще одна сложность. Оставаясь всей своей сутью конструктором, Мясищев «отводил душу» в новой лаборатории. Возникла некая раздвоенность: с одной стороны, Владимир Михайлович был кровно заинтересован в распространении идей, рождающихся в лаборатории, в том, чтобы самолетные ОКБ подхватывали их, с другой стороны, испытывал ревность к тем, кто пробует воплотить эти идеи в металл. Ему хотелось самостоятельно довести оригинально задуманную конструкцию до стадии заводской постройки. Понимая невозможность этого (он начальник института, а не руководитель ОКБ), Мясищев переживал…
Период реорганизации проходил на первых порах отнюдь не гладко. Нововведениям противилась группа специалистов, отстаивавших узкие интересы. Особенно резко от их имени выступал видный ученый, известный неуживчивым характером. В его остром конфликте с начальником ЦАГИ коллектив поддержал Мясищева, на чьей стороне была несомненная правота.
…На территории института закипела стройка. Возводились корпуса, создавались новые экспериментальные стенды, установки. Обойти все помещения ЦАГИ дня не хватило бы. Мясищева видели то в одном, то в другом конце этого «города». Он следил за ходом строительства, строго взыскивал с тех, кто, по его мнению, задерживал ввод объектов. По его указанию разбивались цветники, наводился порядок. Его раздражали мусор и хлам — неизбежные спутники любой стройки, поэтому строители стремились облагородить территорию.
Отличительная черта Владимира Михайловича — абсолютное неприятие тезиса «Подумаешь, мелочи,
