душевными и жизни тяготами… И взмолиться бы резнику: «Именем Господа и рабов Его и пророков в Земле Святой прорицавших! В час, когда восхожу я в Землю, прошу Тебя, освободи от цепей кандальных душу эту, и да откроет глаза она и встанет как все! Читал я в книгах Твоих о чудесах таких…» И хотел он сказать что- то, но мать знаком остановила его — нет у девочки сил разговаривать. И не сказал Иегошуа ничего, и стал собираться уходить. И покажется вдруг старухе, как с дверью, закрывающейся за ним, уходит надежда последняя, и тьма кромешная опускается на жизнь её. И мелькнёт в мозгу её мысль и крикнет она: «Погоди немного, раби Иегошуа!» И побежит она в сени и поймает курицу единственную, что берегла к праздникам, и скажет: «Зарежь, почтенный, курицу эту твоими руками, которые скоро прикоснутся к Вратам Иерусалимским. И приготовлю я её, и сварю дочери, если только уважаемый позволит мне сходить за ножом его в город.» И ответит резник: «Хорошо. Будь по-твоему.» И свяжет Двора ноги курице, и принесёт пепла и рассыплет у порога, и побежит в город и принесёт нож резника, и передаст ему. Возьмёт Иегошуа- Натан нож и почистит его, и проверит ногтем остроту его, и найдёт его острым и кошерным. И поднимет курицу, глядящую на мир в смертельном страхе, наклонит ей голову, выдернет несколько перьев и благословит её на забой, и проведёт ножом своим по куриному горлу, и струйка крови брызнет на него. И, пока трепыхалась курица на земле, взял пепла Иегошуа и засыпал им кровь пролитую.
И была эта курица самой последней, что он зарезал в своём кровавом царстве, в котором правил он без перерыва целых пятьдесят лет.
И вот пришёл день, когда готов был Иегошуа к отъезду. Дов-Арье, служка городской общины, поднялся спозаранку и начал стучать в окна, как в дни «прощения» перед новолетием: «Вставайте, евреи Тольны, проводить резника вашего в Эрец-Исраэль!» И в каждом доме спешили, глотая на ходу, кто — трапезу утреннюю, а кто — молитву. Учеников отпустили из школы, а торговцы перестали торговать, и многие люди оставили дела свои, что обычно так легко не происходит: в будний день закрыли они лавки свои! Около дома Иегошуа стояла целая толпа: старые и молодые, мужчины и женщины с грудными детьми на руках. И даже христиане были, и стояли кучками и глазели на происходящее вместе с евреями. Большая крестьянская телега, запряжённая двумя волами, стояла рядом с домом, а на неё нагружены узлы с подушками и одеялами и всяким скарбом. Да и отъезжающим в Землю Обетованную осталось место. Вышел Иегошуа, одетый в чёрную одежду. С глазами, полными слёз, поцеловал он мезузу[2] своего старого дома, а следом за ним вышла его жена-старуха, закутанная в зелёную шаль, а за ней сыновья, зятья, невестки и внуки, а следом городской раввин, кантор синагоги, казначей с управляющим и много других уважаемых людей, и все с посохами в руках.
Свистнул мальчишка быкам, напряглись они, и дрогнула телега со всем грузом на ней, и двинулась. И пошла толпа за телегой, увеличиваясь с каждой улицей. Вот богачи городские, вот старики, вот управляющие и просто горожане. А с ними мастеровые и лавочники, извозчики и мясники, грузчики и шорники, учителя и молодёжь, и просто зеваки, провожающие весь этот караван. И шли они медленно- медленно, пока не добрались до окраины. И везде люди: и вокруг, и в домах у окон — все смотрят вслед телеге. И будет это утром летнего месяца Ава, месяца, в котором не веселятся, а поминают сынов израилевых погубленных и Храм разрушенный, а вскоре будут читать «Сжалься над народом моим» и вспоминать, как стало еврею изгнание вечным, и да не забудется ничего. И всё помнят в толпе провожающей. Поднялась тоска поколений многих и заполнила души людские, и стремились сердца их, как одно, туда — в ту крошечную страну восточную, куда один из них уходит сегодня. И забыли они о делах своих, и о домах своих, и о скарбе. И стояли люди на городской окраине, башмаки на ногах, шапки на головах, рубахи на плечах, посохи в руках… И да услышат они весть глашатая: пришёл Мессия!.. И да пойдут они в вместе с Иегошуа в ту страну, оставляя за собой дома и пожитки свои!..
И свистнет ещё раз мальчишка, и с трудом взберутся старики на телегу, и тронутся быки. А в сердцах людских вокруг стоящих — боль и тоска великие. И взмолился я, который день сдерживающий чувства свои и желание страстное взойти в Землю Израилеву с людьми этими! Взмолился я Господу, чтоб превратил Он меня в маленького любимого внука Натана!.. И чтоб не расставался со мной никогда!.. И чтоб взял меня с собой в Святую Землю!.. И с трудом стоял я на ногах из-за бури, бушевавшей в сердце моём.
Ещё мгновенье, ещё одно, — всё ещё верил я — и случится Чудо! И вспрыгну я на телегу, и уеду с ними…
И очнулся я стоящим в стороне, а телега с Иегошуа-Натаном уж едет… И не мог я больше душу сдерживать и закричал изо всех сил: «Забери меня, дорогой дядя Натан с собой в Землю отцов наших!.. А не возьмёшь — я умру!..» И поток слёз хлынул из глаз моих. И плакал я, и плакали вокруг, и плакали все…
Сион, прими с миром узников своих!
Примечания
1
Ирув — натянутая верёвка на жердях, устанавливаемых на окраинах населённого пункта и обозначающая по иудейской религиозной традиции «субботнюю границу», переступать которую еврею запрещено, чтобы не осквернить работой субботу. В данном случае — слишком длинной прогулкой, которую можно считать работой.
2
Мезуза — капсула с вложенной внутрь молитвой, прикрепляемая к косяку входной двери.
