механизма. Из Института экономики пригласил Владимира May, в то время активно работавшего в области истории экономической мысли и начинавшего свои исследования по современной. политической экономии. Из Института экономики Госплана – Сергея Синельникова, занимавшегося экономикой природопользования, уговорил его переквалифицироваться на проблемы налоговой системы и бюджета. Пришли и другие талантливые экономисты – Александр Радыгин, Елена Журавская, Вадим Иванов. Ленинградское отделение института возглавил Сергей Васильев. В целом коллектив получился дружный, работоспособный.
Между собой договорились: никаких грандиозных программ не пишем, экономической политикой не занимаемся, только изучаем ее. Разумеется, мы готовы проводить экспертизу нормативных актов,предложений, программных разработок и российского, и союзного правительства, давать свои оценки, помогать, но главное для нас – изучение механизмов функционирования российской экономики, протекающих в ней процессов, их краткосрочное прогнозирование. Это тем более важно, что реальные возможности органов власти влиять на развитие событий в экономике становятся все более призрачными.
На первом большом семинаре института в январе 1991 года я сделал доклад 'Об экономике нестабильности и перспективах развития советского народного хозяйства'. С осени 1990 года советская экономика вошла в режим подавленно-открытой инфляции. Быстро растут цены и сохраняется дефицит на всех видах товарных рынков. Прогнозирую три этапа: период подавленно-открытой инфляции, период открытой инфляции и стабилизационные процессы. Мы не можем точно определить даты перехода от первого этапа ко второму и от второго к третьему. Но зато достаточно легко предугадать основные параметры социально-экономического развития на каждом из этих этапов, в частности темпы роста денежной массы, темпы роста цен, бюджетный дефицит, долю дотаций в валовом внутреннем продукте, реальные и номинальные доходы населения, объем промышленного производства. Нарисовал графики этих параметров для периодов до либерализации цен, после их либерализации и в момент развертывания стабилизационных процессов.
Последующее развитие событий довольно точно подтвердило мой прогноз.
ГЛАВА IV
Мысли о новой книге • ГКЧП • У Белого дома • Геннадий
Бурбулис • Паралич после победы • Странная страна •
Экономика бартера • Конвульсии СССР
В НАЧАЛЕ августа 1991 года я взял отпуск и, оторвавшись от рутинной череды институтских забот, отправился в подмосковный дачный поселок Красновидово, чтобы засесть наконец за давно задуманную книгу.
В 1989-1990 годах вся коммунистическая империя, охватывающая территорию СССР и вассальных стран Восточной Европы, вступила в этап тяжелого кризиса и развала. Везде начались серьезные экономические преобразования, носящие системный характер. На повестку дня встал вопрос о радикальной перестройке базовых социально-экономических институтов. Процесс развивался не однообразно, приобретая порой трагическую напряженность, как это случилось, например, в декабре 1989 года в Румынии, или шел более спокойно, сглаженно, как в Чехословакии и Болгарии. Но масштаб экономических трудностей переходного периода повсюду превзошел даже самые пессимистические ожидания.
Конечно, в каждом конкретном случае можно было выявить свои причины трудностей. Так, в Советском Союзе ими стали сокращение добычи нефти и газа, падение мировых цен на это сырье, в ГДР – завышенные надежды населения в связи с объединением с ФРГ, в Польше – неизбежная плата за остановку гиперинфляции… И все же, несмотря на специфику стран, на особенности их реформ, уже вырисовывались некоторые общие тенденции, даже закономерности. Вот об этих закономерностях, о том, почему так тяжек путь из социалистической экономики к экономике нормальной, хотел я поразмышлять тогда в своей новой книжке.
Предыдущая называлась 'Экономические реформы и иерархические структуры' и была посвящена анализу попыток модернизировать социалистическую модель хозяйствования без разрушения ее основ. Попытки таких реформ предпринимались неоднократно, всегда были половинчаты, непоследовательны, встречали мощное сопротивление бюрократии. Но в любом случае к падению производства они еще никогда не приводили. Напротив, под-стегизали, хотя и временно, его темпы, позволяли несколько улучшить положение на потребительском рынке, а в некоторых странах способствовали развитию мелкого частного предпринимательства. Теперь картина была иной. Катастрофический крах старой системы управления порождал принципиально новые проблемы, существенно отличные от тех, которые были предметом изучения ранее.
В воскресный вечер 18 августа засиделся особенно поздно. Уже за полночь дописал последний абзац вводной главы: 'На этапе трансформации, который переживают СССР и страны Восточной Европы, экономически разумная политика чаще всего является одновременно непопулярной. Ее проведение возможно лишь при восстановлении эффективной и сильной государственной власти. Чем дальше продвинулись те или иные посткоммунистические страны в этом направлении, тем увереннее реальная экономическая политика поворачивает на путь, позволяющий заложить фундамент стабильного хозяйственного развития. В СССР, где разумная государственная активность парализована конституционным кризисом и 'войной законов', ход событий систематически отклоняется от профессионально-экономического эталона, что толкает страну на путь латиноамериканизации'.
Разумеется, в тот момент мне не могло прийти в голову, что всего через два месяца мне придется взять на себя ответственность за попытку проведения экономически разумной, но заведомо непопулярной политики в России.
Ранним утром разбудил необычно громкий и непривычно встревоженный голос жены: 'Егор! Скорее сюда!'
Что случилось? Пашка?
Переворот! Военный переворот! Горбачев арестован…
В понедельник от Красновидова ближайший рейсовый автобус до Москвы в 11 утра. Возле маленькой сторожки, где установлен единственный на всех городской телефон, очередь. Звоню в институт, сообщаю, что буду примерно в половине первого, прошу собраться к этому времени у меня в кабинете.
Маша звонит Аркадию Натановичу Стругацкому. 'Танки, – сообщает она мне, выйдя из сторожки. - Отец сказал, что под окнами по проспекту Вернадского идут колонны танков. К центру…' Потом выходит с детьми проводить меня в Москву. Машет рукой, на глазах слезы, явно не уверена, что вновь встретимся. Масштаб предстоящих событий еще никому не ясен.
. По дороге пытаюсь представить себе последствия переворота. В этот момент у меня нет сомнений в том, что он приведет к смене власти. Что на несколько месяцев или даже лет его авторам удастся удержаться на плаву. Ну а дальше? Никакой 'просвещенной диктатуры', никакого 'российского Пиночета' не предвидится. Кровь, как и при Пиночете, конечно, прольется, куда больше крови. Только будет это все зазря. У заговорщиков нет ни единой разумной идеи, что делать с разваливающейся экономикой. Через год, два, четыре, не больше, – истерзанная страна все равно вывернет на нелегкий путь к рынку. Но шагать ей по этому пути будет в тысячу раз труднее. Да, год, два, ну пусть даже пять. В конце концов, для истории – это мгновение. А для живущих сегодня? И сколько из них через эти годы перешагнет?
Автобус приблизился к Москве, миновал окружную. За Тушином пассажиры разом повернули головы налево. У моста стоял бронетранспортер. Я раскрыл папку, чтобы набросать тезисы выступления в институте. Чистой бумаги не оказалось, пришлось писать на обороте законченной вчера главы.
Сотрудники уже собрались. Говорю, что никакой дополнительной информации у меня нет, но очевидно: во всей этой затее ГКЧП просвещенным рыночным авторитаризмом в стиле Дэн Сяопина и не пахнет. Если путчисты победят, возникнет мрачная и кровавая мерзость, ну а если потерпят поражение,
