телефон. — Что за дела? Что происходит, твою мать?!
— Происходит то, что должно происходить, — спокойно ответил с пола Мухин. — По полной программе. Я же предупреждал — у вас не все схвачено, ребята.
— Заткнись! — рявкнул Хруст, вслушиваясь в слова своего телефонного собеседника. — Да, я слушаю... Не может этого быть! Потому что вот, передо мной! Вот он валяется, ни в какую Москву не поехал... Да, мы его перехватили! Я его могу хоть сейчас грохнуть!
— И ты этим уже ничего не исправишь, — тихо проговорил Мухин.
— Что? — Хруст на миг оторвался от трубки, но усваивать информацию, идущую с двух сторон, его мозг не был способен, и Хруст снова прильнул к мобильнику.
— А Марину лечили в тюрьме от наркомании, — как ни в чем не бывало сообщил мне Мухин, подперев голову рукой. Ни дать ни взять — два старых приятеля на речном песочке за бутылкой пива «Старый Мельник» предаются воспоминаниям о днях юности. — Ну, как они там могли лечить. Вроде все нормально было, а потом на зоне она спуталась с каким-то типом из охраны, забеременела, чтобы на режим помягче перейти... Оказалось, не до конца ее вылечили. Мальчик родился с какими-то осложнениями... Тихий такой мальчик. Любит в прятки играть.
— Точно, — согласился я, вспомнив свой второй визит в дом на Пушкинской.
— Марина все же старшая сестра, — все говорил и говорил Мухин. — Марина очень целеустремленная женщина. Она сказала мне: «Давай лучше я». Я сказал: «Как хочешь. Мы же с тобой одна семья. Нет никакой разницы — я или ты».
— Ты про что? — не понял я.
— Все про то же... — вздохнул Мухин. — Двенадцать лет — одно и то же.
Его последние слова прозвучали почти в абсолютной тишине. Я поднял глаза и увидел белого как простыня Хруста, который больше не разговаривал по мобильному. Он смотрел на Мухина, и в глазах его была дикая смесь непонимания, отчаяния и обиды. Будто бы Мухин пообещал ему что-то, а потом своего обещания не выполнил.
— Мне звонили оттуда... — похоронным голосом проговорил Хруст. — Только что... Напали на виллу... Перестреляли охрану. И потом — двадцать пять пулевых ранений. Контрольный выстрел в голову сделала какая-то женщина...
— Марина очень целеустремленная женщина, — повторил Мухин гордо. — И если она сказала, что сделает, можно быть уверенным, что она сделает. Пистон или Циркач — это еще бабушка надвое сказала, а вот Марина...
Тыква, которого в этой истории волновало совсем другое, оттеснил бледного Хруста и рявкнул на Мухина:
— Эй, инвалид, куда ты бабки мои дел?! Я тебе сейчас мозги вышибу...
— Я к вашим услугам, — усмехнулся Мухин, позвенев наручником. — А деньги — в банке. В швейцарском. Те, кто уцелел после операции, их получат. Это очень надежное место. Марина выбирала.
Я так и не понял, что произошло раньше — то ли Хруст махнул рукой и бросил безнадежное «кончай его», то ли взбешенный Тыквин по собственной инициативе выхватил «ТТ» и выстрелил Мухину в лоб. А затем еще дважды в грудь. Тип с тонкими усиками поддался этой истерике, выпустив из «парабеллума» в мертвое тело еще несколько пуль, выкрикнув что-то вроде: «Вот тебе, сволочь!»
Лица убийц Мухина были перекошены в злобных гримасах, а сам он лежал спокойный и безмятежный. Голова его была запрокинута назад, и кровь, стекая из уголков рта, рисовала на мертвом лице широкую издевательскую улыбку двумя красными полосками.
Но и даже без этой улыбки мне было ясно — Мухин принял смерть, будучи совершенно к ней готовым. Для него это был естественный итог сегодняшнего дня. Потому что жить после контрольного выстрела в голову Барыни было незачем.
12
Наверное, товарищ с тонкими усиками в детстве был послушным сыном и старательным учеником. Наверное, он всегда старался выполнить и перевыполнить данное ему поручение. Во всяком случае, расстреляв пол-обоймы по мертвому Мухину, он, увлекшись этим милым занятием, перевел дуло в мою сторону. «Мочить так мочить!» — было написано на его одухотворенном лице.
У меня по этому поводу были свои возражения:
— Э! Э! Э!
Вот так я их смог сформулировать. А потом грохнул выстрел. Тыква и Хруст пристально смотрели на меня, видимо, удивляясь про себя, как же это я все еще живой до сих пор. Хруст только собрался сделать усатому замечание за плохую стрельбу, как усатый рухнул, словно подпиленное дерево.
— Хоп-хей-ла-ла-лей, — сказал Константин Сергеевич Шумов. — Общий счет один — один. Но... — его рука с пистолетом метнулась в сторону Хруста. — Ситуация меняется в корне.
— Да что же это такое?! — заголосил Хруст. — Да кто-нибудь тут смотрит за входом?! Откуда здесь ЭТОТ?!
— Это уже не важно, — заметил Шумов, плотнее прижимая ствол к голове Хруста. — Это для истории. Главное, ребята, правильно оценить ситуацию. А ситуация такая — Барыня приказала всем долго жить. Это значит, что все вы можете считать себя безработными. Во всяком случае, вы теперь не обязаны лезть под пули, которых у меня... — Шумов показал «беретту» в левой руке. — Которых у меня не так мало, как поначалу могло показаться.
— Не слушайте его! — завопил Хруст. — Вас же тут куча народу! Вы его завалите без проблем!
— В первую очередь я завалю тебя, — пообещал Шумов. — Если кто-нибудь из этой компании шевельнется. Для женщин делается исключение. Можете шевельнуться, дама в голубом.
«Дама в голубом», которая сорвалась с места при первых выстрелах — я думаю, что это было обычное женское любопытство, а не интуиция, — широко раскрытыми глазами уставилась на меня.
— Привет, Тамара, — сказал я радостно. — Давно не виделись.
— Саша... — посмотрела она на меня с жалостью. — Что... Что они с тобой сделали?
Она кинулась ко мне и попыталась голыми руками разорвать наручники. Почему-то у нее ничего не вышло, но сам порыв я оценил. Тыква смотрел на всю эту мелодраму, брезгливо сложив губы и сморщившись, как гнилое яблоко.
— Тома! — сказал он, пытаясь прозвучать значительно. — Кажется, ты собиралась ехать ко мне... И, кажется, ты говорила, что...
— Я прикидывалась! — быстро ответила Тамара и встала позади моего стула. — Я прикидывалась, потому что боялась тебя. И еще — я терпеть не могу охоту! С самого утра собиралась тебе об этом сказать! — Она положила руки мне на плечи, и впервые за последние дни я ощутил нечто вроде надежды, что все кончится для нас хорошо.
— Ну ты и дура! — бросил в сердцах Тыква и затолкал кулаки в карманы своего камуфляжного комбинезона.
— А ты невоспитанный козел, — вернула комплимент Тамара. — А еще прикидывался...
— Ну-ка заткнитесь все, — вмешался в разговор один из людей Хруста. Они посовещались о чем-то и, хотя оружия пока не убирали, на драку явно не напрашивались. Тем более что со стороны входа на складе появились какие-то вооруженные люди в униформе. И униформа эта была мне незнакома.
— Допустим, мы уйдем, — сказал представитель коллектива хрустовских громил, нервно теребя пояс плаща. — Что будет с ним?
Он, то есть Хруст, заверещал, чтобы никто никуда не уходил, но, поскольку Хруст тоже заметил проникновение в подвал чужих вооруженных людей, голос и уверенность его постепенно слабели. В конце концов Хруст просто заткнулся.
— С ним побеседуют, — пояснил Шумов. — Есть некоторые вопросы, на которые желательно получить ответы. А поскольку приказы отдавал этот товарищ, разбираться будут с ним. Кажется, он отдал пару неправильных приказов. Насчет взрывов машин... И так далее.
— Понятно, — сказал представитель. — Но ты не думай, что мы испугались тебя с твоей пушкой. Просто здравый смысл...
— Правильно, — весело сказал Шумов. — Не надо меня бояться. Бояться надо их.
