освещении я не мог.
— Сидоров, — снова сказал я. — Не бойся. Свои.
Ответ был таким же громким, как шелест последних листьев на облетевшей осине в конце ноября.
— Я... Тут...
Положив шило на крышу автомобиля, я потянул дверцу на себя и сразу же увидел Сидорова. Сначала подошвы его кроссовок, потом синие тренировочные штаны, потом руки, обхватившие тело. Странно. Сидоров будто боялся распасться на части. Он держал себя в руках. Колени были прижаты к груди. Сидоров лежал на полу и старался занимать там как можно меньше места.
Он пытался стать незаметным. Что при его комплекции было весьма непросто.
— Ты чего тут прячешься? — спросил я. Напряжение спало. Сидоров был жив, оставалось только выяснить причины его странного поведения, потом предупредить его насчет «Европы-Инвест», а потом отвезти, скажем, к его подруге...
Сидоров не спешил отвечать. Он медленно вытягивал шею, чтобы рассмотреть меня. Сначала я увидел его всклокоченные волосы, потом лоб... Лоб пересекала свежая кровоточащая царапина.
— Где это ты так ободрался? — продолжал задавать я свои риторические вопросы. — Наследил ты тут на полу, друг...
Сидоров опять промолчал, а я вдруг подумал о том, что царапина на лбу не может дать такое сильное кровотечение, результаты которого привели меня от тумбочки с телефоном к черной «Волге».
Тут Сидоров окончательно приподнял голову от пола, я увидел его глаза... Он все еще молчал, его толстые губы были раскрыты и дрожали словно от холода. Он все еще молчал, но его взгляд...
Я никогда еще не видел у Сидорова такого взгляда. У других людей — видел. Неоднократно. Такой взгляд являлся симптомом того, что человека поразил страх — насквозь, с ног до головы, в оба полушария, в сердце, в печень, в позвоночник, в подколенные мышцы, в мочевой пузырь, пробежал по артериям и венам вместо крови. Страх дал зрачкам Сидорова какой-то особенный цвет, и особенно жутко они выглядели на мертвенно-бледном лице моего приятеля. А бледность такая говорит либо все о том же безумном страхе, либо о серьезной потере крови. Либо о двух вещах сразу.
В любом из этих двух вариантов надо было вытаскивать Сидорова отсюда. Я понял, что дело обстоит вовсе не так хорошо, как мне казалось две минуты назад. Однако вопрос «что случилось?» был явно второстепенным, главное — «что делать?».
— Давай, вылезай, — решительно проговорил я и протянул ему руку, поймав себя на мысли, что не далее как вчера мне пришлось делать нечто подобное, только тогда вытаскивать человека нужно было из багажника. Что-то слишком часто жизнь загоняет людей в неудобные укрытия, а мне слишком часто приходится вытаскивать их оттуда на свет божий. Если бы я был чуть в более веселом расположении духа, я мог бы спросить у Сидорова: «Давно обосновался?»
Но почему-то сейчас я не хотел шутить.
— Давай, поторапливайся, — нетерпеливо повторил я и собрался влезть внутрь «Волги», чтобы привести Сидорова в чувство.
Тут случилось нечто неожиданное.
Сидоров разжал свои объятия, развел дрожащие руки в стороны и протянул их ко мне. Я увидел, что его майка испачкана в крови. Нижняя половина букв «СССР» уже не была белой. Пятно шло дальше вниз, и я не мог понять, где оно заканчивалось.
— Черт, — тихо сказал я.
Обрезок трубы я положил на крышу «Волги», чтобы освободить руки. Было ясно как божий день, что Сидорова придется вытаскивать обеими руками, как младенца, правда с весом явно немладенческим.
Когда я снова склонился к Сидорову, что-то дрогнуло в его взгляде. Я не сразу понял, что он смотрит мне за спину, я слишком поздно услышал звук шагов...
У этих людей и вправду было терпения хоть отбавляй.
В следующую секунду меня смыло волной и унесло в открытое море.
Глава 10
Последний раз я был на море, когда мне было то ли двадцать один, то ли двадцать два. Сказать, что там было хорошо, — значит, ничего не сказать. Я едва не женился на девушке, с которой познакомился тем летом. Но не об этом речь.
Как-то мне пришлось купаться в шторм, небольшой, балла два-три. Подкатывала волна и уносила вверх, словно я ничего не весил, а потом столь же легко сбрасывала вниз... Я чувствовал себя щепкой в потоке воды. Двигать руками и ногами было совершенно бессмысленно. Волна не обращала внимание на такие мелочи...
А здесь, в гараже, мне в спину ударила волна с точечным наведением на цель. Целью был я.
Будто бы в воде во время шторма, я перестал ощущать свое тело. Меня подняло и бросило вперед, на машину. Я врезался ртом и подбородком в крышу «Волги», ощутив на губах тот же вкус, что и пять минут назад на указательном пальце. Мы с Сидоровым — довольно разные люди, но кровь одинакова на вкус.
Человек, подкравшийся сзади и швырнувший меня на «Волгу», схватился одной рукой за мою шею, а другой стал бить в основание позвоночника. Он успел ударить два раза, прежде чем я схватил обрезок трубы и махнул им назад. Третьего удара не последовало.
Я резко повернулся, занося трубу для нового удара, и на миг замер, увидев своего противника. Не то чтобы я испугался. Просто нечасто бывает, что люди, решившие набить вам морду, надевают черные шерстяные маски с прорезями для глаз и рта. Словно какие-нибудь международные террористы.
Я почувствовал себя Брюсом Уиллисом в смертельной схватке с бандой негодяев и так врезал своему противнику, что труба вылетела у меня из рук, человек в маске вскрикнул, а за секунду до этого возгласа я явственно услышал хруст ломающейся кости. Брюс Уиллис и Стивен Сигал могли мною гордиться. Только трубу я уронил напрасно.
Мне намекнул об этом второй парень в маске. Он ударил меня кулаком в солнечное сплетение, и я отлетел назад, к «Волге», чувствуя, как воздух покидает мои легкие со скоростью света, и я становлюсь спущенным воздушным шариком. Вторым ударом он развернул мое лицо из положения анфас в положение профиль. К счастью, с шеи моя голова не слетела.
Из положения профиль мне стал хорошо виден ряд машин, подготовленных к ремонту. А также лежащее на крыше «Волги» шило.
Когда парень в маске собирался окончательно меня вырубить, я нащупал рукоять шила и отправил заточенный инструмент на встречу с этим ниндзя местного производства. Злости у меня было достаточно, чтобы пробить шилом голову в черной маске насквозь. А сил хватило на немногое.
Я ударил противника в лицо, пониже глаза, и шило закачалось в щеке, заставив «террориста» взвыть от боли. Я неспешно поднял ногу и пнул парня. Судя по звукам, которые тот издавал, боли стало еще больше.
А потом пол под левой ногой провалился, и я неуклюже грохнулся наземь. Мой первый враг, не собираясь терять сознание, как я надеялся, врезал мне по колену, причем моей же трубой. Это было особенно обидно.
Я вырвал у него оружие и попытался сломать ему и вторую руку, но он вскочил на ноги и бросился бежать. Тип с шилом в щеке последовал за ним.
— Ага! — торжествующе закричал я. — Так-то, сволочи!
Однако я подумал, что торжествовать нечего: где двое, там и трое.
Где трое, там и четверо. А шило у меня было одно. Да и кулаками ребята в масках поработали профессионально — поднялся я с трудом, чувствуя в пояснице десяток забитых гвоздей. Колено также посылало отчаянные сигналы о помощи.
А Сидоров... Да что же он такое сделал, черт побери, что на него объявлена охота по полной программе?
Оставалось надеяться, что позже я получу ответы на все вопросы. А пока я вытащил Сидорова из машины, положил его правую руку себе на шею, а своей левой обхватил приятеля за то место, где у некоторых людей бывает талия.
И мы потащились к выходу из гаража. Сидоров пребывал в счастливом неведении о происходящем. Его глаза были закрыты, цвет лица и кровавая отметина на майке все больше меня беспокоили. Иногда Сидоров
