распускающихся деревьев, увидел множество детей, которых родители домой загоняли, а дети капризничали, домой идти не хотели, увидел Диму, стоящего против него с лучезарным лицом, и себя увидел со стороны, и сказал Максим Петрович:
– Друг ты мне, Дима, или не друг?
Дима подумал немного и ответил решительно:
– Друг!
И сказал тогда Максим Петрович:
– Странные наступили нынче времена: где росли деревья, снова они растут, дети не слушаются своих, родителей, и каждый хочет написать книгу, а мы с тобой – друзья!
– Это вы правильно заметили! – откликнулся тотчас Дима. – Как в воду глядели. У нас половина отделения больна этой болезнью! Я первый начал!
Товарищ Щукин стал ни с того ни с сего возражать, но тут пришла за ним его жена и повела его за руку домой, а он шел покорно и говорил:
– Ты прости меня, мать, мы немного того! Диплом мой обмыли, два баллона-галлона выпили!
Татьяна Соколова тоже извлекла Максима Петровича из честной компании. Максим Петрович сопротивлялся :
– Экие вы, женщины! Нам тоже, может быть, приятно без вас немного побыть и отдохнуть. Вот рекомендую тебе, Танюша, моего друга, Дмитрия Александровича Ярославцева, старшего лейтенанта милиции! Не бойся ее, Дима, она не опасная женщина, потому что меня очень любит, шагу без меня ступить не может, вот только дышать пока дышит без меня!
– Хватит, хватит! Идем домой! Машка нас заждалась, а ты вдобавок навеселе. Она ведь этого не переносит, совсем как ее любимые собаки!
– Я чаю пожую! Пошли к нам, Дима, познакомим тебя с нашей Машкой. А заодно я тебе почитать дам одну вещь! Свою!
– Как-нибудь в другой раз, Максим Петрович, зайду! А вы не пробовали написать пьесу?
– Пьесу? Не пробовал! А что?
– Мне кажется, что у вас получилось бы! До свиданья! Привет Маше!
Разошлись мужчины по своим домам, а Наталья Савельевна только-только освободилась. Последней, с кем говорила она, была Нонка. Все выложила ей Нонка как на духу и расплакалась к тому же, сказала, что ужасная она женщина, что хорошие люди от нее шарахаются, что характер у нее дурацкий, что сегодня, наверное, впервые поняла, как непросто быть матерью, а почему поняла именно сегодня – не объяснить даже себе.
Ушла Нонка. Осталась Наталья Савельевна одна.
В классе было темно и душно. Наталья Савельевна распахнула окно, а за окном стояли дома, было в тех домах много тайн и неразгаданных загадок. Не знала она, например, что семиклассники по вечерам не болтались по улицам, а сидели и строчили в толстые тетрадки описание своих жизней: мол, дадим мы этому Пине сто очков вперед, тоже писатель! Многого не знала Наталья Савельевна, да и невозможно было ей многое узнать, к тому же чувствовала она себя так, как будто поднялась на сушу со дна морского. Голова кружилась, стучало сердце. В душе своей она ощущала пустоту, ненаполненность, точно себя всю растратила и ничего в ней не осталось, кроме усталости и Удивления.
Но виделось ей, что пройдет немного времени – и снова она заполнится вся, как колодец заполняется водой. И вода эта отразит в недалеком завтра лица ее первоклассников – дневных и вечерних звезд, и не только отразит, но и снова будет той живой водой, которая невидимо проникает всюду, во всю нашу жизнь на земле. А на небе – разбросанная в облаках, в мея ких каплях и брызгах, солнцем пронизанная, – она, та вода, образует радугу. Радугу детских жизней!
А мужчины все еще у ларька стояли, и я с ними была, пиво пила, по губам текло, а в рот не попало.
