неожиданно руки отпустили его. Он остановился, покачиваясь.
– Что такое? Где я? – в его голосе не было даже оттенка негодования, просто любопытство.
Кто-то дернул узел на его затылке. Повязка спала. Пикар мигнул, ослепленный калейдоскопом ярких цветов; когда глаза привыкли к свету, он увидел, где находится.
Это была большая, с высокими потолками, гостиная, в каких обычно собирается вся семья. Обстановка указывала на Францию двадцать пятого века, а в центре комнаты стояла огромная рождественская елка, расцвеченная огнями. Пикар открыл рот от восхищения. Сложенные под елкой, которая была по меньшей мере на метр выше него, лежали подарки всевозможных размеров и форм, обернутые в золотую, красную и зеленую фольгу. Свежие ветви остролиста украшали деревянные перила лестницы и камин, где в огне пылал традиционный рождественский деревянный чурбан.
И посреди всего этого праздничного убранства стояли пятеро детей, улыбающиеся в предвкушении веселья, и во все глаза смотрели на него.
Пикар с интересом посмотрел на каждого из них. Эти дети были незнакомы ему; он никогда не видел их раньше, и все же.., он знал их. Две девочки и три мальчика, и все глядели на него влюбленными глазами и светились лучезарной улыбкой.
Самой старшей была тринадцатилетняя Оливия: за последние несколько лет девочка вытянулась и стала стройной. Здесь был и семилетний Мэтью, с щеками круглыми как яблоки: он унаследовал блестящие математические способности своей матери. Здесь был Мэдисон, которому исполнилось десять, у него были черные волосы, как у отца, он увлекался военной историей; рядом стояли Томас, его близнец, и Мими, малышка пяти лет, самая обожаемая дочка своего отца.
Он смотрел на них с восхищением и осознавал, что это его дом, его дети и что он любил каждого с такой силой и нежностью, каких никогда прежде не испытывал.
– Продолжайте...
Голос прозвучал откуда-то сзади. Он резко повернулся и увидел свою прелестную пленительницу – золотоволосую, стройную, которая улыбалась ему полными любви зелеными глазами.
Он никогда не встречал ее и все же знал, что этим очаровательным существом была Элис, его жена в течение последних шестнадцати лет. И они разговаривали друг с другом по-французски.
– Скажи что-нибудь! – потребовала Элис с притворной нетерпеливостью и опустила руку ему на плечо. – Они ждут.
Он вздохнул, переполненный чувствами, затем тихо рассмеялся:
– Я.., я не знаю, что сказать...
Оливия, которую, как хорошо знал Пикар, по весьма важным причинам братья называли 'Босси', попросила:
– Папа, скажи: 'Счастливого Рождества!'
– Счастливого... – он заколебался, обводя взглядом комнату. – ..Рождества...
Самая маленькая, Мими, издала радостный крик и принялась аплодировать. Другие дети последовали ее примеру. Элис подалась вперед и звучно поцеловала его в щеку. Ошарашенный, он позволил ей подвести себя к большому старому креслу.., точной копии кресла Робера в фамильном поместье, того, в котором он никогда не позволял сидеть никому, даже Рене.., и уж, конечно, своему брату, Жану-Люку. Пикар поклялся себе, что когда уйдет в отставку, закажет себе такое же и поставит в своей гостиной.
И кресло было здесь.
Пикар устроился на нем со вздохом удовлетворения: именно таким удобным он себе всегда представлял кресло Робера, – и стал наблюдать за тем, как детишки ринулись к елке и начали шумно разворачивать подарки.
– Это тебе!
– А где мой?
– Надеюсь, это именно та книга, которую я просил...
– Отнеси это папе!
Ощущение полного удовлетворения и покоя мягко окутало его. Он обменялся счастливым взглядом с Элис, затем снова посмотрел на суетившихся, смеющихся детей с ощущением столь полной и совершенной радости, что его губы расплылись в улыбке.
Малышка Мими встала рядом с ним и положила свою маленькую ручку на подлокотник его кресла.
– Ну разве эта елка не красива, папа? – Пикар протянул руку и погладил ее мягкие волосы.
– О, да, – ответил он, удивленный, как легко и просто пришли эти слова ему на ум. Это казалось так естественно, словно каждую минуту из последних шестнадцати лет он провел в этом доме, с этой женщиной, словно он любил эту девочку со дня ее рождения. – Да, это все потрясающе красиво! Все.
Он разговаривал с Мими, а другие дети уже собрались вокруг них; Мэтью, который стоял с почти военной выправкой, вынул из-за спины руку, в которой был обвязанный лентой сверток, и протянул его отцу:
– Это от всех нас.
– Спасибо, – искренне сказал Пикар. – Не могу себе даже представить, что бы это могло быть...
Он снял ленту, развернул оберточную бумагу и открыл коробочку. Внутри, упакованный в материю, лежал резной прибор, отливая медью и полированным деревом. Пикар осторожно вынул его и поднес к свету. Это была прекрасная вещь, та, которая использовалась моряками девятнадцатого века, чтобы прокладывать путь по звездам. Улыбка чистейшего восторга медленно расплылась на его губах.
– Это сак-тан! – возбужденно воскликнул Томас.
Пикар усмехнулся:
– Ты, наверное, говоришь о секстанте. Он к тому же очень красивый.., и, похоже, сделан в восемнадцатом веке. А где вы его раздобыли?
Мими игриво склонила голову набок.
– Это секрет.
– Ох, секрет! – Пикар принял таинственный вид. – Ну что ж, это удваивает ценность подарка. – Он по очереди посмотрел на каждого из детей. – Спасибо! Спасибо вам всем...
В порыве чувств Мими забралась в кресло и обняла его за шею. Другие тоже бросились обнимать и целовать своего отца.
– Счастливого Рождества, папа!
– Я люблю тебя, отец!
– Счастливого Рождества!..
Радость охватила его, захлестнула полностью – настолько сильно, что теперь она уже казалась материальной, словно вещь, которую можно было схватить и сжать в руке...
ЭТО БЫЛО, КАК БУДТО БЫ Я БЫЛА ВНУТРИ РАДОСТИ. КАК БУДТО БЫ РАДОСТЬ БЫЛА МАТЕРИАЛЬНОЙ ВЕЩЬЮ И Я МОГЛА ОБЕРНУТЬ ЕЕ ВОКРУГ СЕБЯ... Изображение Гуинан вспыхнуло в его сознании. Они разговаривали с ней давным-давно, в какой-то другой Вселенной, о ком-то, о...
Соран.
Он тут же отогнал мысль о нем, заставил себя возвратиться в
