наполовину засыпанный песком, точно останки морского зверя, чернел остов какого-то большого Предмета, чем-то напоминающего летающую лодку Звездных, но с выпотрошенными внутренностями. Я спросила:
— Они тоже умели летать по воздуху и все такое?
Он устало ответил:
— Я же тебе рассказывал.
— Мало ли что рассказывают!
— Умели. Но дело даже не в этом — сама видишь, эти ваши кочевники освоились с оборудованием просто с невероятной скоростью; из них бы вышли толковые инженеры. Они были способны создавать вечные ценности. То, что никогда не умирает.
— Вот этого уж точно не бывает.
Он покосился на меня.
— Совершенно необъяснимое упрямство! Ведь ты должна гордиться — ты же сама и есть потомок тех, кто полетел к звездам. Кто создал великие произведения искусства, написал великие книги. Тех, кто мечтал о Золотом веке.
Он говорил как по-писанному, меня это уже начало раздражать.
— Так это же и был Золотой век!
Он уныло сказал:
— Выходит, что так.
— Ну и что с того? Кем бы они ни были, посмотрите вокруг! Куда все делось?
Он разглаживал рукой песок около себя; постепенно проступала каменная кладка; камни, гладкие, точно отполированные прикосновениями бесчисленного множества ладоней, были плотно пригнаны друг к другу — даже лезвие ножа не просунешь.
— Куда бы оно ни делось, — сказал он, — что-то все же осталось. Память.
— А что от нее толку?
Он встал.
— Пойдем, — сказал он, — я покажу тебе.
Я уперлась:
— Хватит уже того, что мы тут сидим. Если мы начнем соваться, куда не положено…
— Опять за свое, — тоскливо сказал он. — Кому не положено? Тут все принадлежит нам — кому же еще?
Я задумалась:
— Улисс, а вдруг они не сами все это делали? Вон, как камни уложены. Разве это человеческих рук дело? Может, кто-то к ним тоже прилетел? Такие, как вы? И зачем-то все это построил?
Он сердито сказал:
— Что за дурацкая идея! Никто к ним не летал. Это они отправлялись в другие миры, на поиски таких же, как они, на поиски истины.
— И нашли?
— Боюсь, что нет, — грустно сказал он, — боюсь, что нет.
Пришлось мне потащиться за ним — похоже, он был настроен очень решительно. Нет, не то чтобы я боялась, что из-за развалин на нас вдруг выскочит какой-то живой мертвец или что-то в этом роде, просто сами развалины выглядели очень чужими и какими-то равнодушными — словно мы были чем-то вроде копошащихся в камнях многоножек. Здесь тоже имелся спуск к воде — уже не ступени, но узкая тропинка, мощеная желтым камнем, которому время и крохотные водоросли сообщили зеленоватый оттенок; она уходила вглубь, в море, и волны лениво шевелили ленты водорослей, закрепившихся в трещинах между камнями — отсюда видно было, как в этих подводных зарослях стоят, зацепившись хвостами, крохотные рыбки с вытянутыми конскими рыльцами.
Там, внизу, что-то белело — смутно, точно облако в вечернем небе.
— Мы очистили ее от водорослей, — сказал Улисс, — но поднять так и не успели.
Сначала я не разглядела, что это там такое, а когда увидела, воскликнула:
— Тьфу, стыд-то какой! Это же голая баба. И не поленился же кто-то ее из камня вытесать! На всеобщее обозрение… вот так…
Нагое тело мягко мерцало в зеленоватом сумраке — маленькие груди, округлый живот, голова повернута чуть в сторону, слепые глаза изъедены временем. Около лица кружилась стайка мальков.
— Она же прекрасна, — тихонько сказал Улисс, — разве ты не видишь?
— Чего мне видеть? Баба как баба, только каменная. И не поленился кто-то камень тесать; правда, я видела такой камень, он мягкий, его легко резать, но зачем было высекать такую громадину? Что они с ней делали?
— Любовались.
— Извращенцы они были, эти древние, вот что я вам скажу. Понятно, что их в конце концов постигла небесная кара — столько сил тратить на какую-то мраморную задницу. Кому это нужно, спрашивается?
Я поднялась на ноги — рябь света и тени пробегала по лицу каменной женщины и оттого казалось, что маленький белый рот кривится в загадочной усмешке.
Улисс сказал:
— Вы безнадежны.
— Надо же! Мы, значит, безнадежны! Если ваши люди такие умные, где они теперь? Если в этих развалинах полно таких похабных штук, понятно, почему сюда запрещено ходить — оно порченное было, это поселение, порченное с самого начала!
— Запрет пошел оттого, что в городе могли быть эпидемии. Потому и Хранитель по посещению развалин проводил не меньше недели в карантине. Большинство таких ритуалов имеют под собой вполне реальную основу, знаешь ли.
Я сказала:
— Еще бы нет. Наверняка они тут как мухи мерли. Жаль, что мы сюда сунулись, но больше некуда. Улисс, я лучше посплю — у меня была паршивая ночь, да и следующая, похоже, будет не лучше. Только подальше от этой штуки, она мне не нравится. Еще и подмигивает, паскуда.
Каменная женщина все еще гримасничала в толще вод, но я уже повернулась к ней спиной.
Я легла прямо на песок под остатком стены — тут была тень и не так мешал ветер, который дул не переставая, заставляя песчинки со свистом срываться с гребней песчаных дюн. Сам по себе этот звук вовсе не был противным, но остальные звуки тонули в нем — раздайся поблизости чьи-то шаги, услышать было бы трудно. Море тоже шумело', ритмично, точно гул крови в ушах, но этом шум был мягким, усыпляющим — точно так же оно шумело, когда тут бродили толпы народу, зачем-то спускались и поднимались по каменной лестнице, громыхали своими летающими лодками, занимались своими странными делами — может, делали что-то непотребное с той каменной бабой?
Спать в таком месте опасно — а ну, как что-нибудь подкрадется к тебе или протянется прямо из земли и высосет разум, или заберет тело — попользоваться, раз свои тела они уже давно потеряли. И все же я заснула — усталость давила меня и даже страх, не отпускавший все это время, сейчас казался каким- то размытым, равнодушным. Кем бы там они ни были, они давно уже обратились в прах, в бурую землю, вода подмывала их кости, и там, внизу, на дне, должно быть, лежали обросшие зеленью черепа, из глазниц которых выглядывали все те же крохотные рыбки.
Гул моря превратился в шорох сотен ног, призрачные тени сновали вокруг меня, одежда у них была какая-то чудная и переливалась всеми цветами радуги. Они меня не замечали — почему-то это не удивляло; в той жизни, которая бурлила на каменных плитах, меж возносящихся к небу стен, мне не было места.
Эти люди всегда жили здесь — им не было нужды кочевать с места на место или пересекать черные пространства между далекими звездами, но это постоянство казалось странным уже само по себе; непонятно, как удавалось прокормить такую массу народу. И чем они занимались, если не работали на полях и не пасли скот — неужто тратили почти все свое время, вырезая такие вот каменные фигуры, от которых не было никакого толку?
Когда я проснулась, солнце уже успело сдвинуться с места настолько, что тень от стены, в которой я лежала, уползла далеко в сторону. Но жара ушла — солнечные лучи падали косо, окрашивая песок и
