— Перережешь ему горло, разумеется. Или, может, свернешь ему шею, но это труднее.
Он холодно сказал:
— Ты что, предлагаешь мне убить беззащитного человека?
— А что с ним еще делать? С собой мы его взять не можем — если тебе и вправду удастся увести Диану, придется убегать отсюда очень быстро. Или, может, ты хочешь бросить его на произвол судьбы и уйти?
— Нет, наверное, — нерешительно сказал он, — но, может… если оставить ему воду и еду…
— Это, по-твоему, будет милосердно? Ваше милосердие вам ничего не стоит, оно — точно мусор под ногами… Дай мне нож, я сама.
Ни разу до того мне не приходилось убивать человека, но, полагаю, он не многим отличается в этом смысле от животных. Впрочем, все равно, неприятно.
Он сказал:
— Нет, это не годится… ты еще ребенок…
— Какая разница? Это он будет обузой — не я. А если все-таки они решили вернуть его…
— Это не… правильно, — устало сказал он, — но я… ладно, пошли.
Раненый лежал там, где мы его оставили — он дышал часто и неровно, похоже, силы его были на исходе. Я наклонилась и, приподняв ему голову, поднесла к губам флягу. Улисс нерешительно топтался у меня за спиной, я кивнула ему и он, наклонившись, быстро ударил лежавшего в какую-то точку за ухом — не ножом, рукой. Тот захрипел, голова его откинулась.
Я сказала:
— Ножом было бы наверняка.
— Это тоже наверняка. Я блокировал блуждающий нерв. У него остановилось дыхание.
Тело, которое я поддерживала, вдруг сделалось очень тяжелым. Я опустила его на землю.
— Может, и правильно. Если его все-таки найдут… Подумают, он сам умер.
— Не в этом дело, — грустно сказал Улисс, — не в этом дело… просто… нельзя резать человека ножом, как скотину.
Он вздохнул, по-прежнему глядя на мертвое тело.
— Мы вовсе не того хотели. А оно вон как обернулось…
Мне не понравилось, как он выглядит, но сейчас было не до этого; если он такой нежный, придется ему потерпеть. Пройдет.
— Если ты рассчитываешь на эту ночь, нужно идти. Потом будет сложнее. Утром они стронутся с места — обычно всадники отъезжают далеко от основных отрядов; могут и на нас наткнуться.
— Да, — сказал он, — верно.
— Или, может, ты хочешь подождать, пока не прилетит помощь? Они бы в два счета со всем управились.
Он устало ответил:
— Я надеялся, они найдут нас еще днем. Мне почему-то кажется, что не стоит слишком полагаться на них…
— Их не будет?
— Похоже, нет.
— Почему?
— Не знаю, почему, — сказал он. — Не знаю. Но нам придется выбираться самим.
— Тогда, — сказала я, — нам лучше найти воду. Наполнить флягу. Потом у нас может не остаться на это времени.
Еще я подумала, что, если идти по воде, они могут и не учуять нас — проще будет убраться отсюда.
— Видишь, — я махнула рукой в южном направлении, — вон там…
Трава там была еще выше, над ней качались метелки камыша и было видно, как поблескивает в темноте вода, когда ветер морщит гладкую поверхность.
— И уходить нам лучше в ту сторону. Там начинаются плавни. Кочевые не очень-то любят воду. Они, по-моему, и плавать не умеют.
Улисс неуверенно сказал:
— Хорошо. Попробуем… Но сперва…
— Сперва нужно убрать лучников.
Если он так же хорошо владеет ножом, как рукой, может, нам еще и повезет. Никакое стреляющее огнем оружие тут не годится — ночью с холма вспышку будет видно издалека.
Если у часовых и имелся сигнальный фонарь, то он был накрыт каким-то колпаком, потому что поблизости от лагеря я не заметила никаких других огней; но сам лагерь был залит светом костров и факелов; кочевых было так много, что им нечего было бояться; никто не рискнул бы напасть на них, даже ради добычи. Доносились голоса и смех, цепочки огней бродили между палатками, табун лошадей пасся на заливном лугу у самой воды, охраняемый огромными лохматыми собаками кочевых и несколькими мальчишками, которых для того и взяли с собой. Лошади фыркали, втягивая непривычно влажный воздух, и порою то одна, то другая заходила в воду и начинала носиться галопом по мелководью, поднимая столбы брызг. Никогда раньше кочевые не заходили сюда — разве что отдельные небольшие отряды; молодые мужчины, которые хотят доказать свою доблесть, но сейчас, похоже, целое племя стронулось с места — если они решат остаться здесь, в этом изобильном краю, речным жителям придется туго, да и те Дома, что окажутся зажаты между Рекой и Степью, тоже вряд ли уцелеют; обычный порядок вещей нарушился, и мир изменился в один миг.
Вода окружала лагерь с трех сторон — должно быть, так им казалось безопаснее, хотя на деле мелководье не слишком серьезная преграда для любого из местных жителей; со стороны суши его прикрывала дубовая роща, утонувшая в густой листве, и холм, на котором, должно быть, расположились невидимые часовые.
Я обернулась к Улиссу:
— Ты не передумал?
Он коротко сказал:
— Нет.
— Может, подождать до следующей ночи? За это время можно будет выследить, где они держат пленных, да и где их посты — тоже.
— Нет, — торопливо ответил он, — нет… нам нельзя медлить… завтра может быть уже поздно, да и…
— Что с ней может случиться, кроме того, что уже случилось? Если она не будет слишком уж несговорчива, то останется жива и здорова — во всяком случае, до завтра.
Кочевые бабы ревнивы как кошки — если какой-нибудь из них покажется, что кто-то из их мужчин чересчур уж положил глаз на Диану, они вполне могут расцарапать ей лицо, или вырвать клок волос; но от этого, опять же не умирают…
Он сказал:
— Ты не понимаешь.
Прозвучало это скорее печально, чем снисходительно, но я все равно обиделась.
— Куда уж мне. Ладно. Пошли, что ли?
Улисс порылся в сумке и протянул мне какую-то тряпочку, сложенную в несколько раз.
— Погоди. Возьми вот это.
— Что это?
— Фильтр. Приложишь ко рту и будешь через него дышать — я попробую успокоить их снотворным газом. Жаль, баллончик маленький. Будь это внутри помещения…
— Проще было бы перерезать им глотки, — заметила я.
Два раза я своими глазами видела действие вот этих штук, но все равно им не доверяю.
Он сказал:
— Опять ты за свое. Почему бы не попробовать хоть раз обойтись без убийства?
