— Пока бьется сердце?
— Да.
— И кто-то там, далеко его видит или слышит?
— Да. И может определить его местонахождение.
— А теперь, раз уж никто нас не нашел — может, они все умерли, Улисс? И ты остался совсем один?
— Я не могу остаться совсем один, — сухо сказал он, — это практически невозможно. Черт, если бы у нас был радиопередатчик! Хоть какая-то связь…
Холодный внимательный взгляд уперся мне в затылок, и я обернулась: на воде вновь плясал светлый облеск, но на этот раз довольно далеко отсюда.
Я сказала:
— Погляди, вон еще один! Роятся, как мухи.
Он так и застыл, вбирая слабое сияние расширенными глазами. Потом спросил:
— Так раньше бывало?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Вроде нет.
— Может, — сказал он неуверенно, — может, это они за нами следят?
— Зачем мы им нужны, Улисс?
— Может, они раньше просто не поняли… подумали, что мы… в общем, им теперь стало интересно, вот и следят.
— Значит, у нас скоро опять начнутся неприятности.
— Это просто суеверие, — сказал он мягко, как идиотке.
— Ага… — ответила я, — как же… А эта ваша станция далеко?
— Запад-северо-запад, — сказал он. — Вверх по реке и в горах.
— Тут нет гор.
— Еще бы, — сказал он, — до них еще десять дней пути, как минимум.
— И ты всерьез думаешь, что мы доберемся?
— Очень надеюсь, что нам помогут, — сказал он, — иначе почему бы…
— Опять ты за свое! Говорю тебе, если там кто и есть, то мертвецы. Ни за что ори не станут нам помогать…
Он промолчал, и я добавила:
— Может, ты думаешь, что это именно из-за тебя они тут болтаются? Мы-то для них вроде как грязь под ногами, а тут все они и собрались — на тебя полюбоваться.
Он вновь ничего не ответил, и я поняла, что попала в точку.
— Тогда ты ничем не лучше их.
Он сказал:
— Ну что ты? Чего ты злишься? Возможно, у них и впрямь были свои причины обратить на меня внимание. Ну и что? Я же тебя не брошу.
— Я и сама туда не пойду. Не стану я дела с ними иметь, хоть режь…
— Ладно, — сказал он, — о чем мы спорим? Посмотрим… Нужно еще как минимум подобраться к ним ближе…
— Если все так, как ты говоришь, он сам пойдет за нами…
Я представила себе, как они висят над лагерем кочевых и над крохотным островком, где мы остановились — цепочка молчаливых светящихся пятен, отражающихся в воде. Скоро кочевые к ним привыкнут.
Пойма здесь так поросла тростником, что казалась одной сплошной отмелью — что наверняка было неправдой, поскольку самые зловредные омуты водятся именно в таких местах. Нам здорово пригодилась бы лодка — из тех маленьких, неустойчивых, но юрких суденышек, которыми испокон веку пользуются рыбаки на побережье; возможно, если мы все-таки набредем на какую-нибудь приличную общину, нам удастся выменять такую лодку на один из ножей — железо у них в цене… или, на худой конец, просто украсть.
Одно утешение, кочевым приходится еще хуже — никто из них не умеет плавать.
Другое дело, уж если они что-то забрали себе в голову, то не отступятся. Мне следовало об этом помнить, а я отвлеклась на всякую ерунду, вроде этой летающей мерзости — ни толку от нее никакого, ни помощи…
Я увидела, как они перебираются через стремнину — воды там было выше человеческого роста, и тем не менее, их головы виднелись над поверхностью. Сначала я решила, что они, почему-то плывут по- трое; на каждое темное пятно приходилось еще два, потом поняла, что они попросту надули воздухом бурдюки. Кожаные мехи поддерживали их на плаву, но заодно мешали передвигаться — их владельцев то и дело сносило вниз по течению, швыряло на груды щепы и плавника, но они все равно упрямо продолжали пересекать реку.
Они уже были на расстоянии хорошего выстрела, и я с перепугу решила, что им ничего не стоит утыкать нас с этого расстояния стрелами не хуже ежей, и только потом сообразила, что стрелять они не будут — если кто сдуру и прихватил с собой лук, то тетива после такого купания у них высохнет не скоро.
Я шепотом спросила Улисса:
— Видал?
Он все не мог оторвать глаз от светящегося пятна вдалеке — оно висело над водой, по-прежнему не двигаясь с места.
— Что? — спросил он, потом сказал. — Ох, ты!
— Здорово же они за нас взялись! Неужто из-за нескольких паршивых трупов?
— Я-то думал, то что случилось, их остановит, — сказал он, — но, похоже, вышло наоборот. Это они нам мстят за свой страх.
Не было времени расспрашивать его, что там так могло испугать кочевых, которые, по-моему, вообще не умеют ничего бояться, да я уже поняла, что он и не скажет. Кочевые отлично видели нас, но продвигались в полном молчании, и это было особенно страшно.
Улисс тоже молчал, глядя вдаль с какой-то отчаянной надеждой — он явно ожидал помощи, которой не могло быть, и мне захотелось свернуть ему шею.
Я сказала:
— Ты что, хочешь дождаться, чтобы они вылезли на берег, что ли? Тогда с ними вообще невозможно будет управиться.
Он тоскливо сказал:
— Что же мне делать? Стрелять?
— Нет, стой себе столбом как стоял…
— Я не думаю, что это им понравится.
— Кому? — удивилась я, но тут же поняла. — Тьфу ты! Да какая разница? Когда вас резали там, в лагере, им это тоже не понравилось? А я их видела в ту ночь, они болтались неподалеку… Что же они не вмешались, а?
Он растерянно пожал плечами:
— Не знаю.
— Хочешь им угодить, да? Как будто кому-то нужен придурок, который даже за себя постоять не умеет!
За это время я насчитала штук двадцать пловцов — хотя не все они могли справиться с течением; некоторых отнесло на другие острова, а кое-кто и вовсе барахтался на стремнине.
— Почему они ничего не делают? Они могли бы их как-то безболезненно отпугнуть, — сказал он задумчиво, — даже мы пользовались в экстремальной ситуации слезоточивым газом, даже мы.
— Как же, — сказала я, — помню. Для всех тогда было бы лучше, если бы вы тогда поубивали их — и для вас в том числе.
— Не в том дело, лучше или хуже, — сказал он. — Дело в том…
— Да-да, знаю Воспитанный человек никого не убивает ни с того ни с сего.
