Только очень маленькая. Вода серебрилась, отражая небо, а заросли ивняка казались крохотными, точно кочки мха на болоте. Но пузырь продолжал вспухать и земля приближалась, на воде застыли мутные полосы течений, у островов прорезались берега, а потом я увидела, что по воде пробегает мгновенная рябь — словно с одного и того же участка неба на нее дует слабый ветер. Потом уже воду почти не стало видно — только одну-единственную отмель, которая переросла в берег, мелькнули высокие глинистые обрывы, деревья, похожие сверху на траву, и, наконец, просто трава. Пузырь лопнул, мы покатились по твердому пологому склону, он был очень твердый и это было замечательно. Светящееся пятно нависло над нами, потом взметнулось вверх и растворилось в ярко-синем небе…
Я корчилась на земле и никак не могла отдышаться, но, когда отдышалась, сказала:
— Я думала, хуже будет… Думала, мы сами станем мертвецами… а они нас просто выбросили…
— Да, — ответил Улисс уныло, — выбросили.
И добавил:
— Ты уж извини, что я тебя втянул в это… Я сказала:
— Да ладно…
— Все равно ничего не вышло…
Ничего и не могло выйти, уж не знаю, на что он там надеялся, но это и с самого начала было ясно, а потому я сказала:
— Еще неизвестно. Им-то спешить некуда… Он устало спросил:
— Ты так думаешь?
Я огляделась — похоже, мы провели внутри этого пузыря гораздо больше времени, чем казалось поначалу, потому что солнце уже заходило — оно было разбухшее, красное и пропадало из виду чуть раньше, чем ему положено, потому что там, на краю неба были горы. Отсюда они походили на грозовые облака — только, понятное дело, были совершенно неподвижны. Местность здесь тоже была совсем другая; река текла по правую руку и была быстрее, чем раньше. Еще тут росли деревья — никогда я не видела таких деревьев, они были огромные, высокие, с красными шелушащимися стволами, а вместо листьев на ветках торчали иглы.
Я сказала:
— Ух ты!
Улисс объяснил:
— Это всего лишь сосны. Ты знаешь, мы, кажется, перепрыгнули довольно большой отрезок пути. Если я не ошибаюсь… наша станция там, в горах. И до нее не так уж далеко.
— Они нарочно это сделали? Перенесли нас…
Он сказал:
— Может быть… не знаю…
И добавил:
— Впрочем, может, станции-то и нету… Иначе они бы давно уже отыскали нас. Ты понимаешь…
Сначала я подумал, что они тоже могли как-то наткнуться на этих… Решить, что это приоритетно… Но тогда они все же попробовали бы связаться с нашей базой… и когда она не ответила на дызовы, они подняли бы тревогу. Нет… тут что-то другое…
Он лег на траву и вытянулся. Я сказала:
— Попробую поймать рыбу.
— Руками?
— Чем же еще…
Он неохотно поднялся и сказал:
— Ладно. Пошли.
— Я и сама справлюсь.
— Нет, — сказал он, — я давно хотел посмотреть, как ловят рыбу руками.
— Нехитрое дело. Только нужно терпение. Дно тут густо поросло водорослями, и рыба стояла в них, гладкая и ленивая, чем-то похожая на мобили пришельцев, только маленькие. Мне пришлось довольно долго стоять по колено в воде, пока рыба привыкнет ко мне и перестанет бояться; солнце уже зашло за острый край гор, еще немножко — и совсем стемнело бы, но пока что стояли теплые, долгие летние сумерки — как раз то время, когда у рыбы все в голове путается. Да и чего от них хотеть — голова-то маленькая…
Я вылезла на берег, держа за жабры довольно крупного карпа. Улисс сказал:
— Вот это да?
— Выпотроши его. А я разведу огонь.
— Чем? — удивился он. Я сказала:
— Щепочкой.
И пошла искать кусок дерева посуше.
Улисс сказал:
— Я только читал про такое…
На самом деле огонь разводить было опасно — вдруг кто-нибудь учует. Не звери, понятное дело. Люди, если они здесь есть. Пока что, впрочем, я не заметила следов жилья, но кто знает… Поэтому, как только рыба прожарилась, я сразу загасила огонь и присыпала угли песком.
Улисс наблюдал за моими действиями с большим уважением, хотя ничего особенно хитрого я не делала. У нас любой сопляк способен прокормить себя — Улисс назвал бы это «элементарными навыками».
— Здорово у тебя получается, — сказал он.
— Это же ерунда, Улисс. Пустяк.
— Пожалуй, — задумчиво произнес он скорее сам себе, чем мне; была у него такая манера, — мы наказаны за свое высокомерие. Мы относились к вам… пренебрежительно… Вы не соответствовали нашим требованиям… нашим представлениям о человеке разумном… тогда как вы можете выжить там, где любой из нас погиб бы…
— Вы тоже умеете многое из того, что нам недоступно.
— Не так уж много, — возразил он. — Да и… еще в одном мы ошибались: нужно было получше прислушаться к вашим легендам… Но послушай, вы испытываете перед этими существами суеверный страх, а ведь они, похоже, никому не причиняют вреда…
— Верно, но они всегда появляются во время большой беды… слетаются, как мухи на труп…
— Почему?
— Им так нравится.
— Но откуда-то же они берутся?
— Не думаю, что они прибыли со звезд, Улисс. Рассказывают, они когда-то были людьми. И когда-то давно, очень давно, по своей воле стали мертвыми.
— Что это значит?
— Не знаю…
— Те, кого вы называете мертвыми… Да, может быть… цивилизация равнодушных… или патологических трусов… Если представить себе…
Он помолчал, потом решительно сказал:
— Да, тогда все сходится. Предположим, после того, как отправили первые межзвездные экспедиции, удалось наладить технологию индивидуального бессмертия. И это сразу все изменило.
— Они не бессмертны, Улисс. Они — мертвые.
— Видимо там, где нет смерти, нет и жизни. Физически они все равно уязвимы, хотя, возможно, и в меньшей степени, чем вы… Но если погибает мозг, это все же смерть. А, погибни кто-нибудь из них по какой-нибудь нелепой случайности, он теряет не годы, даже не десятилетия — вечность. Самосохранение стало у них краеугольным камнем цивилизации…
Дались ему эти мертвые… Но я уже заметила, что лучше всего он держится, когда рассуждает о чем-то… может, это у них такой обряд, хотя они в этом и не сознаются. А потому, чтобы поддержать разговор, спросила:
— Что это значит? Он тут же ответил:
