США, колледж Оберлин. III в. до н. э.
Несомненно, исполнение произведений этого позднего периода зачастую оставляет желать много лучшего (рис. 17, 26, 27, 38). Этрусские работы легко отличить от греческих образцов именно вследствие их технического несовершенства. Однако то и дело нам попадаются примеры бесспорной творческой мощи. Этрусский темперамент живо отозвался на глубинные характеристики эллинистического искусства: пристрастие к конкретному, живописному и драматическому, а также на его чувственность. Эллинистические образцы нередко стимулировали создание очень смелых и прекрасных произведений. Торс юного бога, украшавший фасад храма в Фалериях, выражает несколько томное изящество, так любимое греческими скульпторами того периода (фото 61). В благородном, немного грустном лице мы видим чувственность эллинистических портретов. Глиняная урна из Тосканы, созданная около 100 г. до н. э. и изображающая умирающего Адониса, поражает нас выразительностью и, можно сказать, своим современным видом. Художнику очень простыми способами удалось передать выражение крайних эмоций и заставить нас почувствовать замирающее дыхание юного охотника – его последнюю агонию в объятиях смерти. Мы изумляемся гармонии, достигнутой повторением волнистых линий тела эфеба в теле собаки рядом с погребальной колесницей и в тяжелых складках ткани.
В этрусской живописи (рис. 37), естественно, проявлялись те же тенденции, что и в этрусской скульптуре. Изображаемые сцены становятся более драматичными, композиция – более изощренной, порой даже театральной. Этрусские художники позаимствовали у греков прием светотени, позволивший им применять разные оттенки красок и более объемно изображать своих героев. Но в первую очередь изменился именно дух их искусства – печаль смерти, которой они так сильно боялись, приходит на смену оживленному и веселому ритму прежних фресок. Некоторые росписи датировать сложно, поскольку мы плохо знаем хронологию греческого искусства периода упадка, вследствие чего лишены точек отсчета. В последнее время разгорелась дискуссия по поводу великих образцов этрусской живописи – фресок из гробницы Франсуа в Вульчи и фресок из гробницы Тифона в Тарквинии. Предметом спора стал вопрос датировки: созданы ли первые фрески около 300 г. до н. э. или в конце II в. до н. э., а последние – во II в. до н. э. или в последние годы Римской республики? Поскольку мы не знаем, что находилось в гробницах, когда их обнаружили, наш вердикт может основываться лишь на стилистическом анализе, который зачастую бывает субъективным и неадекватным.
Однако не следует отрицать существования настоящей школы живописцев и скульпторов в последние дни Этрурии. Ряд этрусских портретов в дереве, глине и бронзе или в виде росписи на вазах – достаточное доказательство того, что реально существовала преемственность вдохновения и традиций. Через пять веков после создания поразительных канопических ваз из Кьюси мы и в поздних работах находим живое выражение италийской оригинальности. Наличие первоначального импульса, которым в конце IV в. до н. э. служило греческое искусство портрета, ни в коем случае не умаляет ее природной энергии и индивидуальности. Талант этрусков к изображению конкретного и индивидуального наконец-то мог проявиться без всяких помех. Выделяя существенные черты, используя контрастные плоскости и добавляя цвета, художник достигает поразительно живых эффектов. Прекрасный пример – замечательный бронзовый портрет юноши, созданный не ранее III в. до н. э. и сейчас выставленный во Флоренции (фото 56, 57). Он вполне достоин сравнения с флорентийской бронзовой скульптурой Ренессанса.
Следовательно, этрусский портрет – это не просто, как иногда заявляется, периферийное и провинциальное подражание греческому портрету; он вполне оригинален и прокладывает путь римскому портрету. Это искусство, свидетельствующее о глубоко укоренившейся в этрусках склонности к реализму – склонности, которая порой в наших глазах затмевает эллинистическое влияние, но в различные периоды выражается с напором долго сдерживаемого желания.
Вопрос непрерывного влияния этрусского искусства на другие культуры очень любопытен, но еще не прояснен до конца. Мотив лежащей фигуры на этрусских саркофагах был позаимствован римским, а потом романским и современным искусством. Было бы интересно выявить более точно возможное влияние некоторых этрусских работ на итальянское искусство Ренессанса.
Иногда просматривающееся сходство поразительно, например, между св. Георгием работы Донателло и вейянской головой «Мальвольта» (фото 49, 50). Флорентийские мраморные скульптуры и этрусская терракота создают странное впечатление родства. Вопрос в том, является ли это сходство случайным. В такое трудно поверить. Возможно, оно возникло, несмотря на пропасть в две тысячи лет, из-за похожего темперамента художников. Возможно также, что художники Ренессанса вдохновлялись этрусскими творениями, случайно найденными поблизости от тех мест, где они работали. Мы знаем, с каким интересом великие художники Ренессанса изучали памятники античности. Один из флорентийских рисунков Микеланджело, несомненно, был сделан в этрусской расписной гробнице, так как на нем изображена голова Аиты, бога из Аверна, в волчьей шкуре – точно так же, как он представлен на тарквинийских фресках в гробнице Орка (фото 25). Такое непосредственное влияние источника несомненно объясняет сходство в деталях и стиле между произведениями искусства, созданными в столь разные исторические эпохи.
Прикладное искусство
Наряду с великими шедеврами пластического искусства наблюдается и бесконечное разнообразие повседневных предметов (рис. 12, 32, 40, 41). Предназначавшиеся для того, чтобы украшать жизнь, они вводят нас в сферу, где этрусский гений проявляется во всей своей непосредственности и очаровании. Небольшие бронзовые статуэтки, зеркала и резные шкатулки, изделия из слоновой кости, камеи и украшения – все это с большим старанием и вкусом сделано мастерами, умело использовавшими технику, детали которой иногда нам неизвестны. Эти небольшие предметы в огромных количествах оказываются в гробницах начиная с VII в. и вплоть до конца Римской республики. Они занимают почетное место в этрусских музеях, где можно получить представление об их богатстве и разнообразии.
Как и многие восточные народы, этруски питали пристрастие к изделиям из золота и слоновой кости (фото 76). Слоновая кость и золото ввозились из Африки и Азии, чтобы удовлетворить потребности утонченной клиентуры. Невероятно богатые сокровища, найденные в больших гробницах VII и VI вв. до н. э., дают представление о роскоши, которая царила в этрусском аристократическом обществе в зените его могущества.
Этрусские ювелиры с древнейших времен владели отточенной техникой, которая, несомненно, происходит с Кавказа и из стран Эгейского бассейна. Два приема – филигрань и зернь – позволяли им создавать украшения такой красоты и изящества, какое остается непревзойденным даже в наше время. Техника филиграни основывалась на том, что из золота благодаря его исключительной пластичности можно вытягивать сколь угодно тонкую проволоку. Из этой проволоки выкладывали изящные арабески на украшаемом предмете, будь то фибула, серьга или браслет. Зернь представляет собой крохотные шарики из золота, диаметр которых не превышает двух сотых долей миллиметра. Несмотря на свои ничтожные размеры, под микроскопом они имеют чрезвычайно ровный и аккуратный вид. Самая сложная часть операции – припайка филиграни или шариков на основание. Этот процесс, в ходе которого нельзя менять форму шариков и проволоки, был исключительно трудным, и современные ювелиры не понимают, как он удавался этрускам. Специалисты выдвигают различные объяснения, и до разгадки этой тайны нам уже недалеко. Ожерелья, перстни, браслеты, аграфы и серьги времен расцвета этрусской цивилизации представляют собой самую поразительную серию когда-либо создававшихся предметов, однако попытки имитировать их до сих пор оставались безуспешными.
