— Те самые? — задумчиво повторяет Генка.
Ноги в высоких сапогах плавно шагают по ступенькам беседки. Зеленые плащи внезапно оказываются совсем рядом, замыкая Генку и Дюшу в кольцо. Все это происходит в полной тишине, и Генка чувствует, как, несмотря на жару, по ее спине бежит противный холодок.
Дюше тоже неуютно.
— Эльфы, — бормочет он, — слушай, они людей не это… не едят?
— Они, по-моему, вообще не едят, — сомневается Генка, — они же эльфы.
— Не-а, — вертит головой Дюша, — едят. В основном дорожный хлеб. Эти… путлибы. Но мясом вроде брезгуют.
— Тогда зачем мы им понадобились? Вон их сколько…
— Здравствуйте, аданы! — вновь раздается звучный голос. — Не пугайтесь! Вы среди друзей!
Эльфы расступаются и выстраиваются в две линии, образуя проход. По проходу идет высокий человек в приличном костюме. Несмотря на жару, он при полном параде — в галстуке, пиджаке, брюках со стрелками и остроносых черных ботинках. Эти ботинки Генку несколько смущают — в их лаковых черных носах есть что- то вызывающее. Во всем облике новоприбывшего есть некая странность, и Генка уже не удивляется, что лицо у него закрыто черной шелковой маской — видны только тонкие губы и властно выступающий подбородок.
— Гэндальф? — неУверенно спрашивает Дюша.
— Мастер, — отвечает Гилдор у него из-за спины.
— Утулиэн аурэ, — говорит мастер.
— И вам того же, — вежливо говорит Генка. Между лопатками у нее почему-то чешется. Ей представляется, что из-за кустов поверх наложенной на тетиву стрелы ей в спину смотрят чьи-то холодные глаза.
— Почему он в маске? — шепотом спрашивает Дюша у Гилдора.
— А как же иначе? — удивляется тот.
Мастер медленно обходит вокруг Генки и Дюши, заложив руки за спину.
— Они, — веско говорит он.
Генка чувствует, как по спине у нее ползет струйка пота.
— Что? — напористо спрашивает мастер. — Что? Что привело вас сюда?
Гилдор вдруг ощутимо толкает Дюшу в бок. Локоть у него оказывается неожиданно острым.
— Тугрик привел, — говорит Дюша, — то есть Гилдор.
— Это понятно, — кивает мастер, — странствуя меж двумя мирами, он постоянно сталкивается с пришлецами… Но почему именно вы? Именно вас? Быть может, мир, в который вы волею судеб оказались заброшены, тяготит вас? Его приземленность, его связанность, его обреченность?
— Да, — бурчит Дюша обиженно, — вот и деньги у меня недавно поперли.
— Весной и осенью здесь еще так-сяк, — соглашается Генка, — а летом — точно. Тяготит. Связанность и обреченность.
Мастер неопределенно хмыкает. Потом машет рукой. Генка замечает, что рука у него тоже затянута в перчатку, только не зеленую, а черную.
— Проведите их, — говорит он, — сейчас поглядим… Кольцо эльфов смыкается вокруг и неумолимо подталкивает
Генку и Дюшу к беседке.
— Э! — упирается Генка, чья натура протестует против любого насилия над личностью.
— Геночка, ну это же только игра, — уговаривает ее Дюша.
— Это не эльфы, а садисты какие-то, — бурчит Генка. Эльфы не реагируют. Все так же, плотным кольцом они вдвигают Генку и Дюшу в беседку. Там немного прохладней, по выцветшей розовой штукатурке змеятся трещины, в одной сидит жучок-солдатик.
Еще два эльфа вбегают в расступившийся круг, таща два пластиковых садовых кресла.
Мастер делает величественный жест.
— Садитесь!
Голос у него глубокий и властный. Эльфы выстраиваются в шеренгу за креслами, еще два перегораживают проход, отрезая тем самым путь к отступлению.
Генка считает за лучшее подчиниться. Дюша — тот плюхнулся в кресло сразу, как только его поставили, и теперь сидит там, развалившись и дружелюбно озирая окружающих.
Ему нравится.
Ему вообще приятно, когда на него обращают внимание.
— Расслабьтесь, — говорит мастер, — смотрите сюда.
В руке у него оказывается трость с набалдашником в виде прозрачного граненого камня — Генка и не заметила, откуда она взялась. Камень играет на солнце, отбрасывая на треснувший асфальт пучок разноцветных бликов.
— Не туда, — говорит мастер, — сюда.
Он машет набалдашником перед носом Генки. Ей кажется, что тот качается сам по себе, как маятник. Да еще и пульсирует на свету.
— Погружение, — говорит мастер, — глубокое погружение. Раз… два… на счет десять закрываем глаза… три… четыре…
— А… — пытается что-то сказать Дюша, но черная кожаная ладонь резко выбрасывается вперед и останавливается у Дюшиных губ, словно с размаху вгоняя воздушный кляп.
— Вы, двое, влекомые сюда неодолимой силой Рока… разве вы не чувствуете, вы попали в этот дольний жалкий мир лишь по несчастной игре случая? Что дом ваш на самом деле где-то в ином месте? Закройте глаза… Говорите… говорите…
Мастер властно поднимает руки, потом резко опускает их, Генка ощущает, как сильные костлявые пальцы впиваются ей в затылок.
Она хочет высвободиться, но с ужасом ощущает, что не в состоянии повернуть шею. Тогда она пытается открыть глаза и понимает, что не может. Рядом пыхтит Дюша.
— Историческая родина, — бормочет Дюша, — красная пустыня, смоквы и оливы, белые камни Ершалаима…
— Глубже! — говорит мастер. — Глубже! Вспоминай!
— Я помню… мы шли через пустыню. Огненный столп впереди… Они мчались за нами, на своих колесницах, медь и бронза пылали на солнце, копья их были как лес, стрелы как стая шершней… И когда вышли мы на берег моря… Чермным называлось это море, и…
— Да нет же, — возражает мастер, — вот, я обрываю эту нить… Вот, вяжу другую… Теперь вы там, на руинах Ангмара, у стен Серебристой Гавани, под тучами Лихолесья, на вершине Амон-Сул, сторожевой крепости… Вы видите эти меловые скалы? Эти курганы? Эти венцы камней на зеленых холмах?
— Да, — быстро соглашается Генка, — очень отчетливо.
Говорить она, по крайней мере, может, и это приятно. Она боится, что Дюша вновь начнет травить про Моисеев поход и тем самым разозлит мастера окончательно.
Венцы камней на зеленых холмах? Теперь Генке кажется, что она и вправду их видит. Закругленные такие холмы. С ними связано что-то очень неприятное, но Генка никак не может вспомнить что…
Ладони у мастера горячие, и Генка ощущает сильное жжение в теменной области.
— Вы чуете, что не отсюда?
— Ага, точно, — бормочет Дюша. Он осторожно вертит головой, но рука мастера держит его крепко.
— Что вы видите? — спрашивает мастер властным и глубоким голосом, — о чем вы думаете…
Стало совсем тихо. Эльфы вокруг, кажется, даже не дышат. Генка слышит судорожную трель зяблика в ветвях, шорох листьев, частое дыхание Дюши.
Давление чужой ладони она совсем не ощущает — только жар в области затылка, переходящий в совсем уж нестерпимое жжение.
«А это, похоже, уже и не смешно», — думает она.
Издалека, из-за деревьев доносится гул машин на проспекте — ровный, как шум моря. Там, далеко к
