Вольф (внезапно). Хороший мальчик.
Чернышев. Трудный.
Вольф. А разве бывают легкие?! Главное, чтоб и ему не свела скулы оскомина.
Чернышев. В каком смысле?
Вольф. В Священном Писании сказано - 'Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина'!.. Закон возмездия! (Снова помолчал, размял в пальцах папиросу, зажег спичку, закурил.) Под старость мне все чаще и чаще вспоминается детство, местечко, где я родился, и лохматые местечковые мудрецы - те самые, что с утра и до ночи вбивали этот закон в наши ребячьи головы! (Грозным движением поднял тяжелую руку.) Помните всегда, ты чернявенький, и ты - рыжий, ты - конопатый, и ты - быстроглазый, помните и не забывайте, что на вас лежат грехи отцов ваших, дедов ваших и прадедов... И сколько бы ни молились вы и ни каялись - будут дни ваши безрадостными и долгими, а ночи - душными и короткими - и все потому, что отцы ели кислый виноград, а у вас, детей, на зубах оскомина... Знаете, Иван Кузьмич, я пролетел сейчас через всю страну - из Магадана в Москву... Может быть, некоторым я казался немножко сумасшедшим - но и в пути, и здесь - я хожу и заглядываю в лица молодым... Мне, понимаете, хочется убедиться, что они уже есть, что они существуют - эти молодые с добрыми глазами и добрым сердцем, которые только добрые дела, только подвиги их отцов и старших братьев принимают в наследство!..
Чернышев. Видите ли, Мейер Миронович... Кстати, я ведь не оченьто в курсе - как это у вас получилось с Давидом? Как у вас началась переписка?
Вольф. Сначала - когда мне уже было можно-я написал в Тульчин, Абраму Ильичу. Но открытка вернулась обратно с пометкой - 'за ненахождением адресата'... Тогда я запросил через Московский адресный стол - так мне посоветовали умные люди - адрес Давида Шварца! (Улыбается.) Конечно, я имел в виду другого Давида - но ответил мне этот...
Чернышев (встал, прошелся по комнате, остановился). Вы сказали - добрые дела?! (В упор взглянул на Вольфа.) А заблуждения? Преступления? Ошибки?.. Нет, нет, погодите, дайте мне договорить! Вчера мне вернули мой партийный билет! И вот я шел из райкома и так же, как и вы, заглядывал в глаза встречным... Когда-то я воевал на Гражданской, потом учился, был секретарем партийного бюро Консерватории, начальником санитарного поезда, комиссаром в госпитале... Работал в Минздраве... После пятьдесят второго мне пришлось, как говорится, переквалифицироваться в управдомы... И вот я шел из райкома и думал. ..(Снова зашагал по комнате.)... Нет, Мейер Миронович, не так-то все просто!.. И они, эти молодые, они обязаны знать не только о наших подвигах... Мы сейчас много говорим о нравственности. Нравственность начинается с правды! (Поглядел на портрет старшего Давида.) Вот ему когда-то на один его вопрос я ответил трусливо и подло - разберутся! Понимаете?! Не я разберусь, не мы разберемся - а они, там - разберутся! И я знаю, Тане нелегко с этим мальчишкой, но мне нравится... Мне, черт побери, нравится, что он хочет и пытается до всего дойти сам... Пришло видно такое время время задавать вопросы и время на них отвечать!..
Возвращается Давид. Он прижимает к груди проекционный фонарь и жестяную коробку с диапозитивами.
Давид (отдуваясь). Извините!
Вольф. Что это у тебя?
Давид. Это?.. Вы понимаете - у нас есть кружок, астрономический... Он объединяет сразу несколько школ... Там даже из десятых классов есть ребята... И вот моему другу - Вовке Седельникову и мне - нам поручили доклад 'Есть ли жизнь на Марсе?'... И вот - Вовка достал проекционный фонарь и диапозитивы - к нашему докладу...
Вольф. Очень интересно, очень!
Давид (с надеждой). Может, хотите поглядеть?
Вольф (помолчав, с грустной улыбкой). А почтовые открытки ты, случайно, не собираешь?
Давид (удивленно). Нет. А что?
Вольф. Ничего, ничего... Ты просто так спросил - таким голосом и с такой интонацией, что я невольно вспомнил... Ну, неважно! (Оглянулся на Чернышева.) Думаю, что мы с Иваном Кузьмичом с удовольствием послушаем твой доклад! Правда, Иван Кузьмич?
Чернышев. Разумеется.
Давид (засуетился). Тогда так... Тогда вы, Мейер Миронович, садитесь к дяде Ване на диван, а я... Минутку!
Вольф пересаживается к Чернышеву на диван. Давид ставит фонарь на круглый столик, принимается ввинчивать лампочку.
Чернышев (подождав). Ну, как? Будет кино или не будет кина?
Давид. Сейчас, сейчас! (Ввернул лампочку, щелкнул крышкой фонаря.) Так... Ну, я могу начинать !
Чернышев. Внимание!.. Внимание!..
- ЗЕМЛЯ - КОЛЫБЕЛЬ РАЗУМА, НО НЕЛЬЗЯ ВЕЧНО ЖИТЬ В КОЛЫБЕЛИ!
Вольф (одобрительно). Совсем, между прочим, неглупо сказано!
Давид (тоном лектора). Эти слова принадлежат великому русскому ученому, отцу звездоплавания, Константину Эдуардовичу Циолковскому!
Чернышев. Я был в Калуге.
Надпись на стене исчезает и вместо нее появляется изображение планеты Марс.
Давид. Перед вами - планета Марс. Эти длинные тонкие полосы, которые вы видите на рисунке, итальянский астроном Скиапарелли условно назвал 'каналами'... Уже много лет ученые всего мира спорят по поводу того являются ли эти 'каналы' естественными, или это искусственные сооружения... Мы с товарищем Седельниковым предлагаем новую теорию... Теорию 'Седельникова-Шварца'... Понашему...
Чернышев. Не знаю, как по-вашему, а по-моему, они нахалы!
Давид. Кто?
Чернышев. Авторы новой теории, товарищи Седельников и Шварц...
Давид. Ну, дядя Ваня... Чернышев (засмеялся). Молчу, молчу!
Снова меняется изображение на стене - теперь это чертеж. За спиною Давида неслышно отворяется дверь, ведущая в прихожую. На пороге - Таня с пакетами в руках, старуха Гуревич и какой-то худенький МАЛЬЧИК лет десяти с тоненькой девичьей шейкой и большими бархатными глазами. Чернышев и Вольф делают движение - встать, но Таня предостерегающе прикладывает палец к губам.
Давид (увлеченно). Сейчас вы видите чертеж -- схему распределения теплового баланса. Это очень важный для нашей теории вопрос. В северном полушарии, например, весна и лето длинные, но холодные...
Старуха Гуревич. Боже мой, это где же такое? В Москве? Или на Дальнем Востоке?
Таня. На Марсе.
Старуха Гуревич. Ах, на Марсе?! (Со смешком.) Ну, на Марсе пожалуйста! На Марсе у меня пока еще нет родственников!
Давид (упавшим голосом). Ну - все! (Выключил проекционный фонарь, обернулся к Тане.) Мама, познакомься, пожалуйста - это товарищ Вольф Мейер Миронович...
Старуха Гуревич (шагнула вперед). Мейер Вольф?! (Всплеснула руками.) Я это предчувствовала!
Вольф (тихо). Здравствуйте, Роза! (Поклонился Тане.) Здравствуйте... Извините... Я, как говорится, без приглашения...
Таня. Я очень рада, Мейер Миронович.
Старуха Гуревич. Подождите радоваться! И подождите здороваться! Слушайте сначала, что скажу я! (Вышла вперед, на середину комнаты, уничтожающе посмотрела на Вольфа.) Когда вы приехали в Москву, Мейер Вольф?
Вольф. Вчера.
Старуха Гуревич. Во Внуково?
Вольф. Во Внуково.
Старуха Гуревич. Вы меня видели?
Вольф (засмеялся). Ну... видел...
Старуха Гуревич. Вы мне не 'нукайте' ! Почему же вы ко мне не подошли?
