должников убивают и если это убийство связано с долгом – риск слишком велик. Кто тогда следующая жертва? Тот, еще оставшийся в живых должник, или он – Чикин? Это как с монеткой – подбросил и смотри: орел или решка. Только тут выпадает другое: жизнь или смерть…
Чикин почувствовал, что бледнеет. Он машинально начал массировать лицо руками… Надо что-то говорить… Умеет этот сыщик держать паузу. Их что, и этому учили в их КГБ? Психологи!
– Мне очень хочется надеяться, господин Савенков, что вы не будете копать в сторону… моих услуг Маруеву.
– Обещаю, Юрий Андреевич.
– Так вот… расписку мне передал… вернее – продал некто, назвавшийся родственником Маруева.
– Вы здесь с ним встречались?
– Нет, нет… Он позвонил и мы встретились в городе. На Таганке. Он сам место назначил… Я чувствовал, что Маруева убили и испугался. Эта бумага могла бы наделать много шума.
– Сколько он с вас запросил?
– Всего десять тысяч.
Сейчас Савенкову предстояла встреча с последним должником. Но вдруг он понял, что сейчас услышит такую же историю о звонке «родственника», встрече на Таганке… Разве что описание внешности этого продавца расписок будет другим… Савенков улыбнулся, вспомнив портрет, представленный Чикиным:
– Рябой, лохматый, в черных очках и с пышными усами… Не получится у вас фоторобота, Савенков. Ерунда все это! Он в гриме был.
– Почему вы так решили, Юрий Андреевич.
– А у него один ус отклеился.
Говорят, что история не терпит сослагательного наклонения. Невозможно рассуждать: что было бы с миром если бы… Самый маленький фактик может стать основой вселенского светопреставления, может осчастливить или убить миллионы людей. Действительно, что было бы, если бы железный, стальной большевик Коба в марте тринадцатого года не вернулся с охоты, в прорубь бы провалился, продрог бы, окоченел бы в Туруханских дебрях. Или сотню лет назад молодая австриячка произвела бы на свет не мальчика Адольфа, а девочку Гретхен…
Генерал Баскаков любил такие фантазии. История была для него только профессией – это было увлечение, любовь. Еще студентом МГУ ему пришлось писать курсовую работу о мятеже генерала Корнилова – вот где раздолье для «сослагательного наклонения». Если бы в Луге задержали двух большевицких агитаторов, ему хватило бы сил прорваться в Питер. Тогда в сентябре семнадцатого Корнилов был бы верховным правителем России. И не было бы залпа «Авроры», Каховки, троцкистов, Гулага. Не было бы Эйзенштейна, Ильфа с Петровым, Дунаевского.
Сейчас забывшиеся на время студенческие грезы стали опять будоражить Баскакова. Они начали приобретать характер реальных планов, инструкций, руководства к действию. И в этих планах значилось: первое – определить точку, воздействуя на которую можно изменить ход событий в нужную сторону; второе: найти человека, способного к решительным действиям.
Со вторым вопросом все было просто. Баскаков свободно представлял себя и не совершающим ошибок Корниловым, и Наполеоном, который не трогает Россию, позволяя ей самой мерзнуть в своих снегах, и Пиночетом…
Надо только непременно найти эту точку, этот маленький рычаг, поворот которого выбросит его, Баскакова на вершину и даст ему возможность превратить эту вакханалию, развал, хаос с спокойствие и порядок.
И он находил также точки, но только тогда, когда колесо истории уже проскакивало их. Можно же было и Беловежскую пущу предотвратить, и избежать чеченской войны, и…
Правда, все эти «точки» виделись Баскакову в образе конкретных людей: если бы вовремя ликвидировать этих, этих, этих…
Управление, которым руководил Илья Константинович Баскаков, ведало собственной безопасностью. Это задумывалось как некая контрразведка внутри контрразведки. Приходилось следить за своими. Но генерал воспринимал это спокойно, даже с определенной гордостью. С детства он считал сотрудников госбезопасности элитой страны. А сейчас он поставлен контролировать эту элиту. Значит, он выше этой элиты, чище, честнее, достойнее.
Правда, работа в последнее время становилась все сложнее, запутанней, опасней, грязнее. Стали множиться дела о мелких взятках, запрещенном «совместительстве», о квартирных махинациях…
Была еще группа заданий важных, серьезных, но… малоперспективных.
Вот и на сегодняшнем совещании за одно из таких дел Баскаков получил от «шефа» накачку. Нет, крика или угроз не было – только суровый взгляд и требовательные фразы: «Ужу год наши люди в плену. Надо найти любые пути для освобождения. Это ваша забота, Илья Константинович. Чечня – территория России и мы должны всеми силами…»
Хорош гусь! «Наша территория». Может быть он мне еще даст телефончик Грозненского управления ФСБ, всех райгоротделов, расстановку нашей агентуры и других «сил и средств» в республике. На нашей территории!
И что это за фраза – «любые пути для освобождения». Может, туда танковый взвод направить или группу захвата… Любые пути… Надо выкупить. Так законно никто денег не дает – принципиальные соображения. А достать незаконно – сам же потом в дерьме окажешься… Или менять. Так на кого? В тюрьмах из чеченцев одна мелочь осталась. На нее только солдатиков выменять можно. А у нас там майор, два капитана, прапорщики. Здесь на обмен зубры нужны, авторитеты. И есть ведь такие в Москве, но… на свободе. Вчера третий отдел докладывал материалы на Хултаева. Бандит, жулик, крестный отец, а юридически – чист. Официально такого тронуть – только шума наделать и адвокатам дать зарабатывать… А если неофициально…
В приемной Баскакова ожидало трое. Они с разной скоростью повскакивали со своих мест и вытянулись. Проходя в кабинет, генерал взял у помощника папку с текущими документами и повернулся к полковнику Лютикову:
– Давай, Виктор Сергеевич, через пять минут заводи свою команду.
… Документов сегодня было много. В большинстве просто формально требовалась его подпись. Были любопытные «агентурки», три обзора и очередная сводка – та, которую он ждал. Та, которую он будет внимательно читать и анализировать, как и три предыдущие сводки по Тучкову. Этот парень начал активно играть свою игру. Так не договаривались!
В кабинет робко постучали и Баскаков отложил недочитанную сводку. Придется провести беседу с кандидатом. Впрочем, он, капитан Фролов, уже практически сотрудник – пройдены все дополнительные проверки, изучался в ходе специальных поручений, даже приказ подготовлен на подпись. Трудно ожидать, что на этой заключительной беседе капитан ляпнет что-то такое, что угробит его карьеру. Вместе с Высшей Школой у этого Фролова десятилетний стаж. Уж что-что, а разговаривать с начальством должен был научиться. Нужен прямой, открытый взгляд с почтением, но без подобострастия. Отвечать после легкой паузы. Больше слушать и никогда не перебивать. В нужных местах – спокойная улыбка или сосредоточенно сдвинутые брови. Меньше говорить о своих успехах – особенно, если уверен, что о них и так известно… Да, мало ли что еще. При таком разговоре даже угол наклона корпуса важен…
Фролов действительно знал все эти правила. После десятка общих вопросов Баскаков вдруг вспомнил набор стандартных фраз из положительных служебных аттестаций: «… производит впечатление профессионально подготовленного, вдумчивого сотрудника… успешно зарекомендовал себя… внешне подтянут, опрятен… хороший семьянин…»
На вопросы о партийных пристрастиях Фролов отвечал грамотно – то есть, очень уклончиво: наше, мол – дело служить закону и россиянам, которые на основе демократических принципов и всенародно одобренной Конституции… Молодец!
Два раза в паузах в разговор вступал полковник Лютиков – ему очень надо было показать полную осведомленность о своем будущем сотруднике.
Грузный кадровик с толстой синей папкой личного дела Фролова смирно сидел в дальнем углу кабинет и ждал вопросов. Баскаков обратился к нему всего один раз:
