называя кассию по-своему —
Такими россказнями, комментирует эти сообщения Плиний, только вздуваются цены на эти товары, и все они лживы… На самом же деле, кассия — деревце, высотой, самое большее, в два локтя, а самое меньшее, в одну пядь, толщиной в четыре пальца. Оно начинает давать побеги, едва поднявшись над землей, а потому его поросль напоминает, при взгляде на нее сверху, карликовый лес. Оно не пахнет, пока зелено, его листва такая же, как у душицы. Оно любит сухую почву и вообще сушь. В сезон дождей оно дает меньше (сока) и даже начинает терять ветви… Сок наилучшего качества исходит из самых тонких ветвей, длиной в одну пядь, если считать с их конца. Качества несколько худшего — из следующей части ветки, но уже меньшей протяженности и т. д. Сок среднего качества можно добывать, делая надрез даже на корневище, на той части ствола, что ближе всего к корням. Качество сока здесь ниже, потому что ствол внизу почти лишен коры… Некоторые авторы различали два вида киннама: белый и черный. Некогда отдавали предпочтение белому, теперь хвалят черный и предпочитают белому даже пестрый. Плохим считается деревце с мягкой и отвисшей корой{23}.
На острове Сокотра (или Сукутра, Dioskoridès по-гречески), расположенном в 300 милях от побережья Хадрамаута, произрастают многие виды алоэ. Самое известное из них, алоэ сокотрское, производит сок, заслуживший очень хорошую репутацию{24}. Более того, сок этот стал знаменитостью всего острова и прославил его. Разве Аристотель, воспитатель Александра Великого, не советовал своему питомцу захватить Сокотру и поселить там греческих колонов с тем, чтобы они отправляли алоэ в Грецию и Сирию? Плиний также подчеркивает его исключительное качество. Собирают мясистые листья алоэ, когда они переполнены соком, сразу же после сезона дождей, примерно в сентябре. Листья складываются в подземном помещении, обложенном камнями или козьими шкурами, и держат их там до выпотевания. Затем сок из них выпускают в бурдюки, выставленные на ветер для того, чтобы сок в них затвердел. Застывание происходит через шесть недель, к этому времени экстракт представляет собой очень темную коричнево-зеленую массу. Она используется в традиционной медицине для облегчения пищеварения и для заживления ожогов и ран.
Сокотра производит и кинабр, красную смолу, которая за свой цвет называется то «кровью дракона», то «драконовой кровью», то, наконец, «кровью двух братьев»{25}. По рассказу Плиния, смола эта вытекла из дракона, когда тот был повержен на землю слоном и затоптан им. Дерево Dracaena cinabri, опознанное только в XIX веке, составляет исключительную принадлежность острова. Из его ствола без всяких надрезов, сами собой сочатся капли этой смолы пурпурно-яркого цвета. Их собирают в емкости, подобные маленьким бурдюкам; а засохшие куски смолы отделяются от ствола посредством ножа. Первосортная смола течет почти с самого верха дерева или, точнее, там, где от ствола отходят самые высокие ветви. Смола низших сортов истекает из самого ствола и состоит из маленьких кусочков. Драконова кровь используется в медицине для остановки кровотечений и при лечении болезней глаз. Ею же окрашивают в красный цвет дерево ценных пород, предназначенное для изготовления мебели.
Но и обитатели Аравии, в свою очередь, ввозят парфюмерию. Упомянем сначала
Невозможно, хотя бы только приблизительно, определить объем южноаравийского производства благовоний в античную эпоху — прежде всего из-за полного отсутствия сведений по вопросу в южноаравийских текстах. Допустимо прибегнуть к помощи греческих и латинских авторов, но и они очень мало информированы. Калькуляция на базе встречающихся у Плиния данных все же позволяет оценить ежегодный импорт в Римскую империю: ладана — в 1700 тонн, мирры — в 450–600 тонн{27}. К этим цифрам следует относиться, однако, с очень большой осторожностью. Впрочем, следующий факт достаточно достоверен: римляне потребляют очень большие количества ароматических продуктов, тем более что запасы последних могут пополняться до бесконечности. Сначала Ливия, дочь Августа, каждый год жертвует храму на Палатинском холме сочащийся каплями смолы корень миррового дерева, возложенный на патерну. Затем Веспасиан освящает на Капитолийском холме и в храме Мира золотые диадемы с инкрустированным киннамом. Наконец, Плиний утверждает, что при погребении Поппеи Нерон воскурил столько ладана, сколько не производится и за год.
А теперь попытайтесь подсчитать число похорон по всей земле только за год, а вместе с ним — и груды благовоний, потребленных на то, чтобы ими почтить трупы. Тех самых благовоний, от которых богам достаются лишь крохи. Впрочем, боги к людям благоволили не меньше и тогда, когда те, вознося свои мольбы, сопровождали их всего лишь подношениями из подсрленной муки. Более того, именно тогда и были они к людям наиболее милостивыми{28}.
Можно обратиться и к современной статистике, чтобы получить соотношение ладан-мирра: в 1875 году через Аден транзитом было провезено 300 тонн ладана и 70 тонн мирры. В 1977 году производство ладана в Хадрамауте за шесть месяцев все еще оценивалось в 4200 килограммов. Однако все сведения относительно ладана, опубликованные или только собранные, остаются неполными, даже противоречивыми.
Для того чтобы мысленно воспроизвести маршруты, которые связали районы производства ладана с районами его потребления в восточном Средиземноморье, требуется подчас немалая сила воображения. Караванные тропы, разумеется, предопределяются в известной степени и характером ландшафта (ущелья, перевалы и пр.), и прочими условиями (возможность пополнить запасы воды и фуража), но беда в том, что караваны не оставляют за собой следов: и верблюжьи следы, и следы стоянок немедленно заносятся песком.
От Зуфара до Шабвы (около 700 километров) эти маршруты наиболее гадательны, так как на этом участке археологические раскопки только начинаются. Караванщики имеют здесь выбор: либо внутренняя дорога к северу от Хадрамаута, либо южная — через Махру. Оттуда они выходят на вади Масилах (с невысыхающей рекой), поднимаются вверх по вади Хадрамаут до вади Зухур, по которому они и идут, добираясь до Шабвы через ряд укрепленных камнями переходов. Ученые предполагают, что с начала нашей эры ладан из Зуфара частично переправлялся и морским путем до порта Кана'. Тюки, выгруженные там на берег, затем вьючными животными поднимались либо на север по вади Бина и Хаджар, либо на запад по вади Майфа' и 'Амаким — с тем чтобы достичь Шабвы по вади 'Ирма. Два маршрута могли быть задействованы либо параллельно, либо последовательно, в зависимости от причин, которые нам остаются пока неизвестными. Во всех случаях Шабва выступает как точка схождения всех караванных троп и как, без всякого сомнения, один из основных центров заключения торговых сделок.
Шабва действительно представляет собой как бы «караван-сарай высшего класса». Ее оазис служит и пастбищем, и базой для фуража. Вади 'Ирма (регулярно?) питает ее колодцы водой. И, наконец, важна безопасность: Шабву со всех сторон обступают холмы, увенчанные крепостными сооружениями{29}. Однако археологические раскопки, ведшиеся не один год, так и не представили на белый свет ни помещений, которые, наверное, могли бы служить складированию ладана, ни какого-либо рынка, где могли бы совершаться торговые сделки. Поскольку ни одна из надписей, обнаруженных на территории города, не говорит ничего о торговле именно ладаном, приходится снова обращаться к Плинию, к его уточнениям (правда, довольно запоздалым, поскольку написаны они уже в I
