искал его. Мы осматривали разные места Малой Страны, но ничего не могли найти. Шутки ради мы спросили, не сдается ли внаем маленький домик. Нам ответили, что в ноябре домик будет сдаваться. Оттла, которая искала спокойное убежище по своим соображениям, загорелась мыслью снять домик. Я стал ее отговаривать, убеждать, что домик мал, грязен, запущен и неудобен. Но она настаивала, и, после того как оттуда выехала огромная семья, мы купили мебель из камыша (я не знаю ничего более комфортабельного, чем камышовые стулья), сняли домик и стали хранить его в секрете от нашей семьи. Я вернулся из Мюнхена, преисполненный свежей энергии, пошел в агентство недвижимости, где мне предложили квартиру в доме, похожем на роскошный дворец. Две комнаты и холл, половина которого использована под ванную. Шестьсот крон в год. По правде сказать, это было словно во сне. Я пришел посмотреть эту квартиру. Комнаты были прекрасными и с высокими потолками, в красных и золотых тонах, словно в Версале. Четыре окна выходят на тихий закрытый двор, одно окно обращено в сад. Сад! Входя в ворота этого замка, трудно поверить своим глазам. Через высокий полукруг второй двери, укрепленной кариатидами, стоящими на рельефных каменных опорах, можно увидеть прекрасную балюстраду. Но есть одно затруднение. Предыдущий съемщик, молодой человек, живший отдельно от жены, со слугой, всего несколько месяцев, неожиданно (он – гражданский служащий) покинул Прагу. Он сделал достаточно большие инвестиции в эту квартиру и хочет возместить затраты. Он ищет кого-нибудь, кто хотя бы частично возместил бы его издержки – проведение электрического света, обустройство ванной комнаты, установку буфета, проведение телефона и разостланный на полу большой ковер. Я – не тот человек, которого он ищет. Он хотел получить за это 650 крон – конечно, довольно умеренная плата за такие удобства. Но для меня это было слишком дорого, хотя эти просторные комнаты показались мне великолепными. В конце концов, у меня нет мебели и есть еще другие обстоятельства, которые следует принять во внимание. Теперь в этом же замке сдается другая квартира на втором этаже, потолки низковаты, вид на улицу, окна загорожены. Мебель более домашняя, простая, скромная! Графиня, жившая в этой квартире, имела, вероятно, более скромные требования. Она обустроила квартиру в духе старой девы, мебель состоит лишь из нескольких старых предметов. Но есть сомнение, что эту комнату можно будет снять. Это приводит меня в замешательство. В таком настроении я приехал в дом Оттлы, который был готов к тому времени. Вначале в нем было много недостатков. У меня нет возможности все описать. Сейчас мне отведен первый этаж. Могу отметить преимущества: прекрасная дорога; единственный, достаточно спокойный сосед, хотя меня от него отделяет всего лишь тонкая стенка. Проживание в своем собственном доме дает возможность закрываться от внешнего мира уже не в своей комнате и не в своей квартире, а в своем доме. Можно выйти из своего жилища прямо на снег тихой аллеи. Все это за двадцать крон в месяц. Моя сестра снабдила меня всем необходимым, а ее маленькая ученица (девочка-цветочек) помогла ей в этом аккуратно и любовно. И в этот самый момент оказалось, что в конце концов квартира в замке перешла в мое распоряжение. Управляющий, к которому я однажды проявил расположение, очень по-доброму отнесся ко мне. Я получил квартиру с видом на улицу за 600 крон – честно говоря, без мебели. Там две комнаты и холл. Есть электрический свет, но нет ванной, в которой я, впрочем, и не нуждаюсь. Приведу вкратце преимущества моего теперешнего проживания в отдельном доме по сравнению с жизнью в квартире: 1. Преимущество в том, что можно оставить дела, как они идут. 2. Сейчас я доволен. В конце концов, зачем мне страдать? 3. Нет больших забот по дому. 4. Нет надобности специально совершать ночную прогулку, чтобы легче заснуть. 5. Я могу пользоваться мебелью сестры; в моей комнате, которая необыкновенно большая, у меня стоит только кровать. 6. Сейчас я живу в десяти минутах ходьбы от службы. В квартире окна смотрят, как я понимаю, на запад. Здесь в мою комнату проникает утреннее солнце. С другой стороны, преимущества квартиры: 1. Преимущество в возможности менять по своему усмотрению условия. 2. Возможность спокойно жить и быть предоставленным себе самому. 3. В квартире я, в конце концов, абсолютно независим. Я могу таким образом отделиться от Оттлы. Доброта и самопожертвование, которые она ко мне проявляет, кажутся мне излишними. 4. Хотя я не смогу совершать прогулки, мне будет сложно выходить из дома ночью, поскольку наружные ворота будут закрыты, но зато можно гулять в парке возле дома. 5. После войны я попытаюсь взять годовой отпуск, но сейчас это точно невозможно. В таком случае нам двоим нужно жить в таком замечательном месте в Праге, которое только можно вообразить, но сравнительно короткое время тебе придется обходиться без кухни и даже без ванной. Но в любом случае мне здесь очень нравится, и ты сможешь прекрасно отдохнуть в этом месте два или три месяца. Неописуемо красивый парк – возможно, весной, летом (в это время народ уедет) или осенью. И если я не въеду в эту квартиру немедленно, прямо сейчас (безумная экстравагантность, выходящая за пределы понимания цивильного служащего, – платить 150 крон в квартал), то вряд ли смогу получить ее позже. Сказать по правде, я уже снял ее, но маклер в любую минуту без труда может освободить меня от обязательств, потому что, как я правильно понимаю, эта квартира не имеет для него ни малейшей доли того значения, которое она имеет для меня. Как мало я тебе сказал! Но сообщи мне свое мнение как можно скорее».
Кровохарканье, начавшееся в августе, Франц считал вызванным психическим расстройством. Я нашел в моем дневнике записи, которые, без сомнения, подтверждают это: «24 августа 1917. Признаки болезни Кафки. Он настаивает на том, что это нервное, появившееся для того, чтобы спасти его от женитьбы. Освободился ли он? Страдающая душа!» Может быть, проживание в квартире в неотапливаемом Шёнборнском дворце ускорило развитие болезни, и его отец, предостерегавший его от подобных «экстравагантностей» и всегда выражавший сильное неодобрение таким поступкам, был прав. На этот аспект его болезни, который Кафка сам никогда не принимал во внимание, прямо указывает один из коротких рассказов. Из него определенно следует, что существовала очень тесная связь между жизнью Кафки и его творчеством. Если смотреть глубже, болезнь была, в конце концов, результатом многолетнего стресса, усилий, направленных на то, чтобы дать возможность развернуться своему писательскому дару вопреки затруднениям, которые были вызваны нелюбимой работой и неудавшимися планами женитьбы. Слабость его здоровья сочеталась с «гигиеническим» лечением, которое не мог бы вынести даже более сильный организм.
Где-то до 4 сентября я смог, наконец, убедить Франца позвать доктора. В таких случаях он бывал невероятно упрям. Нужно было огромное терпение и настойчивость, чтобы на него воздействовать. Вот мое описание тех несчастных дней:
«4 сентября. После полудня зашел с Кафкой к профессору Фридлу Пику. Нужно основательное лечение».
«Выявлен катар легких. Надо отдохнуть месяца три. Риск туберкулеза. Господи! Плаванье в бассейне с Францем. Он чувствует одновременно и облегчение и подавленность. Одна часть его существа сопротивлялась женитьбе. Кафка считал, что брак отвлечет его от главного направления мыслей – пути к Абсолюту. Другая часть стремилась к заключению брака, следуя зову плоти. Эта внутренняя борьба измучила Франца. Он считал свою болезнь наказанием, потому что очень часто хотел получить безоговорочное решение проблем. Но это решение было бы ему не по силам. Он выступил против Бога, процитировав строчку из «Мейстерзингеров»: «Я считал его не более чем джентльменом».
Затем: «10 декабря. Снова пошел вместе с Кафкой к профессору Пику. Откровение Кафки по поводу того, что он изучал иврит, прошел сорок пять уроков под руководством Рата. Ранее он ничего не говорил об этом, но потом открылся мне, когда некоторое время назад спросил с невинным выражением лица, как ведут счет на иврите. В этом было что-то великое, но в то же время таилось некое зло».
Франц противился, как только мог, чтобы не поехать в санаторий для туберкулезных больных. Можно найти некоторое противоречие в том, что теперь он отказывался поехать в какой-либо санаторий, когда ему это советовали, тогда как в предшествующие годы он ездил на отдых в такие санатории, как Эрленбах неподалеку от Цюриха, Юнгборн в горах Гарц, Гартунген в Риве. Но это были центры «естественного оздоровления», и Франц проводил там дни и даже недели, ведя «образ жизни, согласный природе», над которым он подшучивал, но любил и приветствовал. Угроза, которая исходила от традиционной медицины, была иного рода. И можно было только ожидать, что Франц при его взглядах на вещи будет как можно дольше сопротивляться подобным требованиям. Но в то время представился случай. Младшая сестра Франца взяла управление над маленьким поместьем в Цюрихе, принадлежавшим ее деверю (недалеко от Сааца). После согласования со всеми сторонами было решено, что Франц должен провести там оздоровительный отпуск. Отпуск продлевался несколько раз. Франц пытался возобновить работу в канцелярии, но это ему удавалось лишь на короткое время. В конце концов отставка стала неизбежной. В
