Виллема.
Театрально опустившись на колени, она поцеловала вялую, влажную руку Имоджин, затылком чувствуя сверлящий взгляд Виллема.
— Мне не совсем хорошо, — произнесла Имоджин так тихо, что у Жуглет мелькнула мысль, не для нее ли одной предназначается эта фраза. — Надеюсь, вы меня извините… Мой отец и мой… жених сообщат счастливую новость императору. И императрице, — извиняющимся тоном поспешила добавить она.
— Сударыня переутомилась, — громко, понимающим тоном заявила Жуглет. — Если джентльмены позволят, я провожу ее на свежий воздух и попытаюсь успокоить приятной беседой.
У Имоджин загорелись глаза, как будто ей послышалось в этом приглашении какое-то обещание. Жуглет не поняла, на что именно та рассчитывает, и это мгновенно распалило ее любопытство.
Во дворце имелась небольшая частная часовня, дверь в которую была почти не видна за лестницей в верхние покои. С разрешения Альфонса она повела девушку туда, на ходу шутливо поддевая танцующих и смеясь. В небольшом сводчатом помещении царили полумрак и тишина.
— Виллем исключительный человек, — бодро сообщила Жуглет. — И я слышал от женщин, что он нежен, как ягненок. — Это не вполне соответствовало действительности, но она надеялась, что для бедной испуганной девочки Виллем сделает исключение. — Если ты боишься первой брачной ночи, то готов поклясться: тебе не найти человека, который сделает тебя женщиной бережнее, чем Виллем из Доля.
— Почему же не найти, — очень тихо откликнулась Имоджин своим мягким голосом. — Я уже нашла.
Прикусив губу, она опустила взгляд. Ее руки на одно короткое мгновение притронулись к животу, но она тут же опустила их.
Для Жуглет это было как удар молнии.
— Дура! — прошипела она. — Дура, дура!
Имоджин, выдав наконец свою тайну, разразилась рыданиями.
— Пожалуйста, — сквозь слезы говорила она, хватая руки, которые трясли ее за плечи. — Умоляю, Жуглет, если в тебе есть хоть капля сострадания, помоги мне уйти в монастырь. Ради всех святых, избавь нас всех от унижения, которое неизбежно, когда все откроется.
Жуглет не отвечала, и Имоджин добавила с вызовом, хоть и хлюпая носом:
— И я не дура, я знала, что делаю. Если есть человек, который действительно заслуживает того единственного, что ты можешь ему дать, того, над чем все остальные так трясутся, ты отдашь это с радостью.
Она отвернулась, пытаясь унять волнение.
Жуглет внимательно смотрела на Имоджин, пытаясь напустить на себя сердитый вид, чувствуя, что судьба переиграла ее.
— Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. И все же ты — неразумное дитя!
— Ты поможешь мне?
Имоджин со страхом и надеждой вглядывалась в лицо менестреля.
Жуглет кивнула с мрачным видом.
— А что еще остается? — раздраженно сказала она. — Несчастная! У тебя есть с собой деньги?
— Ничего, — безропотно всхлипнула Имоджин. — Когда я поняла, что произошло, то в панике ускакала из Орикура. Меняла лошадей на станциях, последняя совсем запалилась. Со мной двое слуг, но у них тоже ничего нет.
— Им с нами нельзя, — решила Жуглет. — Придется добыть тебе денег. И, очевидно, коня… Значит, так. Когда прозвонят к вечерне, отправляйся к южным воротам. Проследи, чтобы за тобой никто не увязался. Я раздобуду кобылу на конюшне архиепископа. Поскачем вместе, ты у меня за спиной. В половине дня езды отсюда на юге есть монастырь. Тебе надо будет отправиться туда и сидеть тихо, как мышка. Здесь и без тебя проблем хватает.
— Я не знала, что отца моего ребенка завтра повесят, — сдавленно произнесла Имоджин. — Я думала, что приеду сюда и ты, его друг, как-нибудь все уладишь. Он писал в письме, что ты будешь нашим свидетелем и помощником.
— Одним словом, когда прозвонят к вечерне, — раздраженно прервала ее излияния Жуглет.
Когда прозвонят к вечерне. Времени в обрез. Не откладывая дела в долгий ящик, она быстро вышла из дворца, миновала освещенную факелами рыночную площадь с танцующими на ней крестьянами и купцами. Ее путь к южным воротам пролегал по узким городским улочкам, бурлящим ночной жизнью и фонтанирующим праздничными сплетнями. С собой она прихватила самую большую бутыль вина, какую удалось незаметно спрятать под кричащим плащом, фиолетовым с металлическим отливом, — подарком Конрада по случаю праздника. Почти всю дорогу она ругалась себе под нос, хотя знала, что, вопреки собственному желанию, поступает правильно.
Вот и южные ворота. Оказавшись там, она не сразу решила, что делать дальше, но потом вспомнила, что Маркус, как и его господин, путешествуя, возит все ценное с собой. Она сообщила рыцарю, охранявшему королевский обоз, что его величество дарует все имущество Маркуса монастырю в десяти милях к югу. Рыцарь, ни минуты не сомневаясь, помог дотащить два набитых монетами больших седельных мешка до конюшни архиепископа. Ночной конюх архиепископа легко поверил в то, что Жуглет — обалдевший от свалившейся на голову удачи новый обладатель арабской кобылы обреченного Маркуса. Стараясь ничем не выдать волнения, она прошла мимо пьяных пирующих, вывела лошадь за ворота и двинулась по улице, ведущей к западной сторожевой башне — туда, где держали заключенного.
То, что ей предстояло, будет потруднее любой интриги.
Оказавшись у сторожевой башни, она кивнула стражнику и указала на дверь в камеру, сопровождая этот жест подчеркнуто официальным заявлением:
— По королевскому делу.
В темноте Маркус узнал голос и застонал.
— Как там праздник?
Часовой был страшно недоволен, что все веселье для него проходит стороной, и Жуглет сразу же это поняла. Ее осенило: все может оказаться вовсе не так сложно.
— Идет вовсю. Может, хочешь пойти ненадолго, посмотреть или даже потанцевать? Я за тебя подежурю, только оставь мне кинжал, на случай если придется защищаться.
Стражник попался на удочку.
— Вообще-то не положено, — неуверенно возразил он.
— Да ты только посмотри, кто делает тебе это предложение? Это ведь я приложил руку к тому, чтобы он туда попал. Так что можешь быть уверен: между нами любви нет. Я здесь исключительно по поручению короля.
С кинжалом в руке, избавившись от посторонних глаз, Жуглет сунула факел в камеру, где Маркус сидел в цепях на груде заплесневелой соломы с таким видом, будто оплакивал кого-то.
— Скажи, зачем ты это сделал? — начала Жуглет.
Маркус лишь закусил губу.
— Знаю, ты хотел помешать взойти звезде Виллема. Объясни, почему ты так боялся его возвышения.
Маркус вызывающе молчал, но Жуглет чувствовала, что он колеблется. Потом сенешаль заговорил:
— Потому что я эгоистичное, завистливое, честолюбивое ничтожество, которое вздумало жениться на богатой девушке ради положения и денег. Это чистая правда.
Жуглет задумалась.
— Мне нравится, когда мужчина хранит секрет женщины, — наконец заявила она.
Маркус, встревоженный, посмотрел на нее.
— Но к сожалению, Маркус, некоторые вещи не поможет скрыть ни твоя осторожность, ни даже твоя смерть.
— Знаю, — в отчаянии простонал он.
— Знаешь о ребенке?
Маркус, хватая ртом воздух, поднялся на ноги, взялся руками за голову и опять сел.
