голос, и один раз возникло ощущение, будто на плечах лежат ее руки, — он тогда едва не застонал от желания. Справившись с собой, он разослал слуг укладывать одежду, оружие, домашнюю утварь и кухонные принадлежности. Оруженосцев постарше отправил вперед: они должны были возвещать о прибытии короля и его свиты, чтобы на местах все успели подготовить — и еду, и постели, и женщин для развлечения. Поскольку переезды совершались регулярно, армия работников действовала очень слаженно, и хозяйство императора можно было свернуть и подготовить к путешествию за один день. Однако это получился очень длинный день, и к концу его Маркус заметно вымотался. Настолько, что даже не волновался из-за того, что так и не выкроил время поговорить с Альфонсом.
До тех пор, пока вечером после ужина их пути не пересеклись.
Конрад удалился в свои покои в сопровождении Жуглета, заявив, что его уже тошнит от любовных песен. Придворные расположились у огня, слушая пение заезжего французского певца, и тут Маркус с удивлением заметил Альфонса, который сидел сам по себе, без увивающегося вокруг него вездесущего елейного кардинала. Сенешаль решил, что не должен упустить эту возможность. Подойдя к графу, он встал чуть позади, в позе застенчивой покорности, как если бы хотел всего лишь сообщить, что вина или какие-то другие деликатесы поданы.
— Прошу прощения, можем мы поговорить, мой господин?
Альфонс узнал голос и неловко заерзал на стуле.
— Я не собираюсь ни о чем вас просить, — продолжал Маркус, правильно расценив его реакцию. — Но, как мне кажется, в интересах вашей светлости узнать, что на закрытии Ассамблеи я буду объявлен герцогом. То есть меньше чем через неделю. Император предлагает мне руку и сердце своей дочери.
Альфонса, к удовлетворению Маркуса, это известие застало врасплох.
— Но ты… — Он заколебался. — Разве моя дочь расторгла вашу помолвку?
«Проклятый сукин сын», — подумал Маркус и прошептал на ухо графу:
— Я не получал от нее никаких писем, видимо, они еще в пути.
— Не получал? — настойчиво переспросил Альфонс, и Маркус покачал головой. — Значит, твоя помолвка с ней остается в силе?
— На самом деле ответа на этот вопрос я не знаю, ваша светлость. По-видимому, его величество делает все это ради моего блага, и я не в том положении, чтобы противоречить ему. Тем не менее если ваше сиятельство решит обсудить с ним эту проблему, хочу, чтобы вы знали: я предпочел бы вернуться к первоначальному соглашению.
Как спокойно звучал его голос! Как обтекаемо он сформулировал свое самое затаенное желание!
Альфонс извинился и, к удовлетворению Маркуса, направился в дальний конец зала, к лестнице, ведущей в покои Конрада.
— Меня уже тошнит от этой карусели.
Конрад с раздражением зевнул в затылок опустившегося перед ним на колени графа. Жуглет перестала играть на фиделе. Конрад протянул унизанную кольцами руку, и паж мгновенно вложил в нее вечернюю чашу с вином.
— Никто ни на ком не женится. Никогда. Все свадьбы отменяются.
Маркус вошел вслед за Альфонсом, под тем благовидным предлогом, что ему нужно упаковать королевские сундуки: только ему и Бойдону дозволялось прикасаться к сокровищнице императора.
— Сир, — услышал он слова Альфонса, — помолвку между Маркусом и Имоджин благословили и вы сами, и архиепископ Майнца…
— Мне плевать, даже если бы сам Христос вылез из крещенской купели и лично благословил ее! У меня гораздо более достойные планы для Маркуса, и я не желаю слышать никаких разговоров о браках — или даже о женщинах вообще — по крайней мере неделю. Никаких, понятно? Жуглет, всю эту неделю ты будешь исполнять «Песнь о Роланде», и никаких романсов о любви. — Он разом осушил половину чаши. — Будь это в моей власти, я бы приказал всем дать обет безбрачия на следующую неделю, а женщин вообще выгнать из замка. — Он допил вино и протянул чашу, чтобы ее снова наполнили. — Черт возьми, Альфонс, поднимайся и уходи! Маркус, нечего тут торчать над моим золотом. Упакуй то, что мы берем с собой, и тоже проваливай. Жуглет, как там начинается? «Карл Великий, король франков, провел целых семь лет в Испании…» Правильно?
— Сир, обычно фраза строится таким образом, чтобы получалось подобие рифмы: «Карл Великий, франков король, целых семь лет в Испании провел», но в остальном вы правы, — ответила менестрель и заиграла известную мелодию.
Тем же вечером на расстоянии многих миль отсюда, в графстве Бургундия, очень молодая и обманчиво хрупкая на вид темноволосая дама выскользнула из угрюмого замка под дождь. Ее сопровождали один стражник и одна служанка — для компании и защиты. Они позаимствовали — попросту говоря, украли — коней, и Имоджин поскакала по размытой дороге на север, в Майнц. Она вообще была хорошей наездницей, а во время своих тайных прогулок на свидания с Маркусом заметно усовершенствовала свое мастерство. Однако этой поездке предстояло быть совсем не такой, как прежде, и на протяжении всего пути Имоджин сражалась с подступавшей паникой.
На следующее утро Виллем в сопровождении пажей еще до рассвета прибыл в замок, чтобы отстоять мессу и позавтракать с Конрадом. Тот вел себя с ним раздраженно — правда, в той же степени, что и с Маркусом, — но не отказался от идеи взять его с собой в Майнц, чтобы дать возможность исправиться.
Жуглет клялась его величеству, что Виллем в конце концов осознал, какие требования предъявляются к придворному рыцарю Конрада. И действительно, этим утром Виллем вел себя замечательно: внезапно он сделался тем же искренним и прямым молодым человеком, который впервые появился здесь месяц назад и почти сразу же завоевал расположение короля.
По кривым ступеням из песчаника вся свита спустилась во двор, где обитали слуги и содержался домашний скот. Все лошади в конюшне были либо под седлом, либо нагружены переметными сумами; пришлось даже привести животных из деревни. Во дворе стало очень тесно. Первым взобрался на коня Конрад, потом Маркус и Виллем, чей скакун еле успел оправиться после вчерашней скачки; за ними Альфонс и Павел, а потом уже все остальные.
Павел был раздосадован тем, что Виллема пригласили сесть на коня раньше его. И еще большее неудовольствие он испытал, заметив, что Альфонс не спускает глаз с Виллема, который снова спешился, чтобы помочь сесть на коня беременной герцогине Лотарингской.
— Павел хорошо знал своего дядю.
— Даже не мечтай выдать за него Имоджин, — сердито прошипел он на ухо Альфонсу.
— Маркус теперь вне игры. Кто же остается? — упрямо пробормотал Альфонс. — Если Маркус правая рука Конрада, то Виллем — левая. Достойное положение ему обеспечено.
— Это ведь против него мы плели интригу, — возразил Павел и показал на парящего над ними сокола, как будто именно его они обсуждали. — А теперь ты готов помогать ему обрести могущество? Дядя, ты в своем уме? Ты подвергаешь себя опасности. И меня тоже!
— Никого больше нет, — стоял на своем Альфонс, тоже провожая взглядом сокола. — Маркус женится на дочери Конрада.
— Этому я сумею помешать, — тут же отозвался Павел, с силой сжав плечо дяди. — Она хочет постричься в монахини, я это знаю. Выдай Имоджин за Маркуса. Тогда он окажется у нас в долгу и поможет преодолеть нежелание Конрада жениться на девице из Безансона. И это помешает Виллему занять положение, в котором он может причинить нам вред.
На другой стороне двора Виллем снова взобрался на коня, краем глаза наблюдая за тем, как шепчутся граф и кардинал. Понадобилось все его самообладание, чтобы не наброситься на них прямо на глазах у придворных и не потребовать ответа за все содеянное. Вместо этого он переключил внимание на Конрада и завел подробный разговор об обучении коней. Король, а за ним и все остальные легким галопом двинулись со двора.
