Я указал на пустынное море. Город, его дворцы, факелы, шум и праздники остались за нашими спинами. Морской бриз приглушал их, до нас доносились лишь слабые монотонные звуки прибоя.
— Я наблюдаю за тобой уже три дня, — продолжал я, — и видел тебя уверенным, будто ты свободный человек, а не пленник, дрожащий за свою судьбу. А теперь ты сидишь здесь один, бледный, в отчаянии, словно думаешь, а не броситься ли тебе на скалы.
— Знаешь ли ты, что зелоты и сикарии захватили в Иерусалиме моего отца и всю мою семью? Я предал свой народ — ответил Иосиф. — Меня будут осуждать за это до скончания времен.
Я промолчал.
— Ты думаешь, я не знаю, сколько римлян разделяют мнение зелотов? Может, и ты среди них, Серений? Мне льстят, передо мной склоняют головы, потому что меня защищают Веспасиан и Тит.
— Теперь ты Иосиф Флавий.
Он пожал плечами.
— Это имя будет моим щитом, никто не выступит против меня, пока правят Флавии. Но ты слышал и видел солдат на улице Кесарии. Для них, для греков, я всего лишь еврей, да еще и предатель. Они презирают мой народ, но меня еще больше.
— Вернемся во дворец, — предложил я. — Завтра на рассвете мы отплываем.
Он колебался. Я протянул ему руку, чтобы помочь подняться, и мы стояли, глядя на море.
— Я не хочу, чтобы мой народ исчез, — сказал он, — чтобы вера в нашего Бога забылась, чтобы люди больше не знали ничего об истории нашего народа, самого великого из всех человеческих племен. Я знаю римлян, они уничтожают все, что стоит у них на пути. Они превращают наши города в каменные руины. Они разрушат наш Храм и наш город, если безумцы, которые сейчас находятся в нем, откажутся сдаться. Я знаю Элеазара, Иоханана бен-Леви и Симона Бар-Гиору. Они будут сражаться так, как я сражался за Йодфат. И смотри, каков результат! Я предал, но сделал это для того, чтобы остаться в живых, передать знания и обычаи своего народа и рассказать об этой войне, которая кончится только тогда, когда будут разрушены наши города, а наш народ исчезнет с лица земли.
— Твой бог сказал тебе это?
— Мне не нужен Бог, чтобы знать это. Достаточно быть просто человеком. Слушай Веспасиана. Римский мир требует подчинения. Тех, кто сопротивляется, обращают в рабство или убивают.
— Ты сопротивлялся, Иосиф, но ты свободен и носишь имя императорской семьи.
— Я раб, Серений. Я выбрал жизнь, потеряв достоинство.
Он сжал мою руку, и я вспомнил костлявые пальцы Иоханана бен-Закая на своем запястье.
Ни он, ни Иосиф не были рабами или побежденными. Так я сказал ему. Он отпустил мою руку и пошел прочь.
— Есть те, кто предпочитают бороться до самой смерти, — сказал он, — и те, кто, как я или Иоханан бен-Закай, выбирают жизнь. Возможно, мы предатели, Серений, но если никто не останется в живых, чтобы помнить о битвах, смерть храбро сражавшихся будет напрасной. Я хочу, чтобы каждый еврей, убитый римлянами, возродился в моих рассказах. Тогда мой народ выживет, сохранит свои традиции, свою веру и останется избранником Божьим.
Мы направлялись к дворцу Веспасиана, когда над иудейской землей стал заниматься рассвет.
20
Я думал, что больше никогда не увижу неба Иудеи. Я жил под землей, в погребе разрушенного дома на правом берегу Тибра, в еврейском квартале. Вместо того чтобы покинуть Кесарию и уехать в Александрию, я по приказу Веспасиана вернулся в Рим, чтобы встретить брата императора, Флавия Сабина, префекта города.
Веспасиан хотел избежать гражданской войны и надеялся, что его брат будет достаточно красноречив и сможет убедить Вителлия отречься от престола. Нужно было запугать того, кто все еще был императором, объявить ему, что войска Муциана покинули Сирию и направляются к Италии, а легионы Антония Прима, пришедшие из Мезии, вот-вот вторгнутся в галльскую Цизальпину. Флавий Сабин должен был пообещать Вителлию спасти его жизнь и выдать ему компенсацию в сто тысяч сестерциев. Веспасиан пренебрежительно усмехнулся:
— Ста тысяч хватит этому пьянице. Я не хочу, чтобы хоть один житель Рима рисковал жизнью ради того, чтобы прогнать Вителлия. Он должен упасть сам, как перезрелый плод.
Император обнял меня, а за ним и Тит прижал меня к груди. Оба благодарили меня за то, что я согласился приехать в Рим.
— Я не забываю тех, кто служит мне верой и правдой, — добавил Веспасиан.
Что мне оставалось делать? Я подчинился и отправился в Рим?
Как только я вошел в город, в нос мне ударил запах смерти, как в последние недели правления Нерона. Трупы, разодранные бродячими собаками, гнили на мостовых. Прохожие, будто не замечая, перешагивали через них. Я слышал крики плебса, который аплодировали Вителлию в Большом цирке. Император отдавал на съедение разъяренным зверям тех, на кого ему указали доносчики. Толпа бурно приветствовала его, клялась в верности, умоляла противостоять Веспасиану. В Риме уже было известно, что войска Веспасиана выдвинулись из Кремоны.
Вителлий призывал молодых римлян на военную службу. Он обещал награды, заверял, что после победы к ним будут относиться как к ветеранам и каждому перепадет часть добычи. Всякий, кто захочет, получит в собственность земли в Иудее, Сирии, Мезии — в провинциях, восставших против императора.
Я дождался наступления ночи и проскользнул во дворец Флавия Сабина. Вокруг него вились доносчики Вителлия. Я избежал встречи с ними, пройдя через сады, и был поражен тем, что мне удалось беспрепятственно проникнуть внутрь и пройти до зала, в котором находились Флавий Сабин и младший сын Веспасиана Домициан.
Они пировали и заметили меня только тогда, когда я предстал перед ними. Я сказал, указав на окно, за которым сгустилась ночная мгла и шумели кипарисы, гнущиеся под ветром:
— Неужели вы не понимаете? Вас подстерегает смерть! Флавий Сабин, ты — брат нового императора, а ты, Домициан, его сын. Вас окружают убийцы и доносчики Вителлия, и никто не защитит вас. В твой дом, Флавий Сабин, может войти любой, и когда захочет. Я сделал это, и ни один из твоих стражников не остановил меня. Императору Веспасиану вы нужны живыми!
Флавий Сабин слушал меня с улыбкой. Он отпустил гостей, удержав только Домициана, и пригласил меня присоединиться к трапезе. Рабы продолжали расставлять на маленьких столах из мрамора и слоновой кости.
Я передал ему волю Веспасиана: нужно предотвратить гражданскую войну, тряхнуть дерево, чтобы избавиться от гнилого плода.
— Он упадет, упадет, — сказал Флавий Сабин. — Вителлий уже готов отречься.
Я упомянул о требованиях плебса, о толпах солдат и убийц, которые видел в городе, о доносчиках, которых я узнал, потому что многие из них прежде служили Нерону.
— Раненый зверь может обезуметь от страха и ярости, — сказал я.
Флавий Сабин пожал плечами.
— Ты не знаешь Вителлия, — сказал он мне с упреком. — Он не бык и не лев, а свинья. Его лицо раздулось и побагровело от пьянства, брюхо вот-вот лопнет, и он вынужден поддерживать его обеими руками. Он глотает все подряд, будто хочет лопнуть или похоронить свой страх под грудами еды. Моих стражников, Серений, хватит, чтобы раскидать его молодых новобранцев, которые вступили в армию только ради денег. Плебс изберет Веспасиана и его сына Домициана, как только я попрошу об этом. Верь мне, Серений.
Он снисходительно похлопал меня по плечу и предложил остаться у него. Я отказался.
