— Это будет здорово, — сказал я.
В любом случае день прошел. Я не думал, что день был ужасным, а в ту минуту мне на самом деле было все равно, приедут они на Рождество или нет. Если бы меня об этом спросили пару часов назад, когда я стоял в облеванном туалете, то меня бы это волновало. Но теперь меня гораздо больше интересовал собственный телефон. Я хотел посмотреть, не связывалась ли со мной Анна. И меня интересовало, собирается ли она вообще со мной связываться в этот вечер.
Она этого не сделала.
На следующий день мы с Анной отправились кататься на санках. Она появилась у меня в черных джинсах и ботинках и своем обычном длинном черном пальто. Я заставил ее переодеться в мамин комбинезон малинового цвета. Мама не надевала его много лет.
— Все промокнет, — сказал я.
День обещал быть теплым, возможно, температура поднялась чуть выше нуля. На мне был лыжный комбинезон, и Анна спросила меня, катаюсь ли я на лыжах.
— Я знаю, как это делается, — ответил я. — Может, когда-нибудь и покатаемся.
— Особо не надейся, — заметила она. — Мне повезет, если я переживу катание на санках.
Она вышла из ванной, посмотрела на комбинезон, в который облачилась, и спросила:
— А мы не могли бы пойти в такое место, где мало народу?
Примерно в пяти минутах ходьбы от моего дома имелась отличная горка для катания на санках, прямо к северу от Линкольн-роуд, и все ходили туда. Поэтому мы отправились на восток, по Вэлли-Вью-роуд, а затем вверх по Брук-роуд. Я тянул за собой двухместный тобогган. Мои брат с сестрой катались на том же тобоггане, когда были маленькими. Он все еще оставался в хорошем состоянии, хотя обивку можно было бы и подновить. Сани свистели, когда летели по покрытым снегом склонам. По небу плыло много облаков, воздух был очень влажным. Тротуары и улицы расчищались по мере того, как таял снег, но у края тротуара все еще оставалось много снега, который туда сгребали снегоуборочные машины. Сугробы были грязными, на них выделялся коричневый песок. Я почти хотел, чтобы снова пошел снег и скрыл грязь, чтобы вся местность снова казалась чистой. Время от времени мы слышали, как снег падает с крыш и ударяется о землю. Удар получался глухим. Однако теплая погода быстро закончится, ночью все замерзнет.
Мы прошли вверх по Брук-роуд и зашли в лес. Наверху крутой возвышенности нам пришлось остановиться и перевести дыхание. Рядом никого не было, даже машин на дороге. Пару горок расчищали в прошлом, хотели тянуть электропровода или еще что-то делать, но так и не сделали. Эти горки хорошо подходили для катания на санках. Они были не такими хорошими, как горка неподалеку от моего дома, но тоже вполне ничего. На Эштоне всегда собиралось много народу, а сюда никто не приходил. Мой брат был единственным, больше я никого не знаю. Именно сюда он приводил меня кататься на санках, когда я был маленьким.
Перед нами вниз тянулась белая дорожка, усыпанная снегом, по бокам ее росли густые деревья. Нужно было держаться строго по центру дорожки и не влететь в лес.
Анна огляделась и спросила:
— Я не закончу, как Этан Фром?
Я не представлял, кого и что она имеет в виду. Это была одна из ссылок, которую я не понял.
— Забудь, — сказала она.
— Я недостаточно умен для тебя, — заметил я.
— Ты мне прекрасно подходишь, — сказала она.
— Я — дурак. Я простой, как снег.
Это была шутка. Это была ирония. Я хотел сострить, но Анна уже принялась за одно из своих объяснений и исследований, игнорируя то, что я имел в виду.
— Снег совсем не прост, — заявила она. — Он только так выглядит. На самом деле он очень сложный, — она посмотрела на меня и рассмеялась. — Ничего не могу с собой поделать, — улыбнулась Анна, подошла ко мне и поцеловала холодными губами. Поцелуй подействовал на меня, как удар электрического тока. — Иногда я говорю глупости, — признала она.
— Я никогда не слышал, чтобы ты сказала глупость.
— Я — дегенератка, — сказала она. — Мне следует держать рот на замке. Больше походить на тебя.
— А мне следовало бы больше походить на тебя.
Она хотела проехать сама. Я смотрел, как она медленно катится с горки, а затем быстро набирает скорость. Вначале все шло хорошо. Она держалась середины склона и ехала по проложенной нами вдвоем тропинке, но затем, как раз перед впадинкой, где крутизна начинает уменьшаться, Анна отклонилась в сторону к лесу и исчезла у меня из вида. Может, она во что-то врезалась, подскочила на кочке, внезапно склонилась не в ту сторону и потеряла контроль над санями, — но выглядело это так, словно она хотела углубиться в лес, под деревья. Я подождал несколько минут, но она не появлялась. Я подождал еще немного и начал думать, что Анна, наверное, врезалась в дерево. Я побежал вниз по склону, подворачивая ноги и падая в снег. Я следовал по проложенной санями колее и забежал в лес, ожидая самого худшего.
Я вспотел, весь вывалялся в снегу и тяжело дышал к тому времени, как добрался до деревьев. Я надышался холодного воздуха, и у меня изо рта валил пар. Анна лежала на земле, на спине, забросив руки в малиновых рукавах за голову и вытянув ноги. Я уставился на нее и рассмеялся.
— Я могла быть мертва, — заметила она. — Я могла бы врезаться в одно из этих деревьев. Что бы ты тогда сделал?
— Оставил бы тебя здесь, отправился домой и вел себя так, словно ничего не случилось.
— Ты бы так сделал?
— Наверное, я мог бы тебя вначале похоронить. Но никто бы тебя долго не нашел.
— Ты бы просто меня бросил?
Она приняла сидячее положение и подвинулась, чтобы освободить для меня место на тобоггане. У нее горели глаза, и я подумал, что она получает большое удовольствие.
— Люди могли бы подумать, что во всем виноват я.
— Но это и была бы твоя вина.
— Я не ехал на санях.
— Ты привел меня сюда, затем убил и оставил в лесу. Вот так бы это все и поняли. Подумай, как бы расстроились мои родители. Ты бы просто оставил меня здесь! Но ты получил бы по заслугам. И тебе лучше не хоронить меня в лесу. Я вернусь и стану тебя мучить.
— Просто возвращайся, — сказал я.
— Ты думаешь, что я бы смогла?
— Если кто-то и может, то это ты.
— Но если бы я не могла вернуться, если бы я могла только связаться с тобой через кого-то еще, например, через экстрасенса или медиума?
— Я бы тебя не узнал.
— Именно поэтому нам и нужен шифр или что-то, что будем знать только мы двое, что-то, что ты обязательно узнаешь, — заявила она.
— А почему ты думаешь, что умрешь первой?
— Это не ты чуть не врезался в дерево.
— Но какой у нас может быть шифр?
— Что-то простое, — сказала она. — Что-то простое, как снег. Эта фраза: что-то простое, как снег.
— Ты надо мной смеешься.
— Ее легко запомнить, — заметила Анна.
— Это нельзя назвать шифром.
— Это тайное послание. Это сигнал. Это означает, что послание исходит от одного из нас. А это шифр.
