открывалось зеркало, составлявшее сиденье. Оно оказалось той же формы и размера, что и зеркало над ним, на потолке.
— Посмотрись в него, — предложила Анна.
Я склонился над зеркалом в сиденье, и мое отражение мгновенно умножилось, и продолжало умножаться, только я становился все меньше и меньше.
— Правда, здорово? — спросила Анна.
Это гипнотизировало. Количество отражений зависело от того, под каким углом приблизиться к зеркалу. Двигаясь взад и вперед, можно было растянуть отражение по плоской поверхности, а можно было отправить его в глубокий, бездонный каньон. Это было самое завораживающее зрелище: смотреть почти прямо вниз, мимо более крупных отражений у поверхности. В какой-то точке возникало ощущение, будто стоишь где-то на вершине и глядишь на себя самого в пропасти, а ты сам из пропасти еще и смотришь вверх.
— Создается впечатление, будто у зеркала отвалился низ, — сказал я. — Это напоминает кристально чистый океан, в котором видно дно.
— Только ты никогда не доберешься до дна. Вот такой он глубокий. Мне тоже нравится смотреть под этим углом.
Анна повернулась, чтобы смотреться в зеркало на потолке.
— От этого кружится голова, — сказал я. — Поэтому вы и закрываете зеркало подушкой?
— Да, отцу оно не нравится. Он говорит, что не хочет в доме никаких непонятных и причудливых иллюзий, в особенности — в спальне. Мама считает, что он просто боится высоты, а когда смотрится в это зеркало в сиденье, у него возникает желание прыгнуть.
— Я не думаю, что он получит травму, прыгая с такой высоты, — заметил я.
У меня в сознании тут же возник образ лишенной волос головы мистера Каина, снова и снова повторяющейся в зеркале в уменьшенном виде. Я рассмеялся вслух.
— Это не так смешно.
— Нет. Я просто подумал кое о чем, что показалось мне смешным. А если бы такой была вся комната? Здорово было бы иметь собственную зеркальную комнату.
Анна положила подушку назад на зеркальное сиденье и опустилась на нее. Я отправился к выключателю, выключил свет, потом устроился рядом с Анной. Мы смотрели на улицу, в черноту ночи. На небе появилась большая луна, почти полная. Верхняя ее часть была срезана. Если долго на нее смотреть, начинало казаться, будто она слегка шатается на небе.
— Подверглась лоботомии, — сказала Анна.
Луна светила так ярко, что можно было пойти кататься на санках. — Не в этом платье, — заявила Анна. — Не в новогодний вечер, хотя на луне каждый день новогодний вечер.
— Как так?
— Год на луне длится двадцать четыре часа.
— Представляю реакцию моего отца, — заметил я. — Он едва ли выносит Новый год один раз за 365 дней. Вероятно, он убил бы Тулов на луне.
Анна быстро, едва ли не одним движением, освободилась от платья.
— Это платье имеет много преимуществ, — сказала Анна.
Лично я предпочел бы, чтобы она подольше в нем оставалась.
Ее тело оказалось белым и словно светилось в отражающемся свете. У меня дрожали руки. Анна протянула молочно-белую руку и провела ею по моей.
— Я нервничаю, — признался я. Для меня это был первый раз. Для нее — нет.
— Вот возьми, — сказала она и протянула мне маленький пакетик в форме пельменя. Это оказался кондом.
Я покинул ее дом ровно в полночь, опасаясь, что мои родители выйдут от Тулов в это же самое время. Если так, то мне придется поторопиться, чтобы быстрее них добраться до дома. Я мгновенно сошел с улицы, чтобы срезать путь через двор Борденов, потом пройти за домом Моррисонов, а затем — по Талус-роуд. Снег был достаточно глубоким, двигаться по нему оказалось трудно, и я запыхался. Мне даже пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Я думал, что празднует весь город, улицы наполнены машинами и шумом, люди целуются, обнимаются и кричат. Вместо этого стояла полная тишина. На улицах не было машин, большинство домов были погружены во тьму, а в тех, где свет горел, стояла тишина. Может, все празднование сосредоточилось у Тулов, поскольку в том месте, где находился я, ничего не происходило. Затем зазвонил мой телефон. Мгновение я опасался услышать родителей. Но звонила Анна.
— Ты где?
— На Талус-роуд. — Недалеко.
— Я знаю. Нужно ускорить шаг.
— Ты кое-что забрал с собой, — сказала она. Это был почти вопрос.
— Я обо всем позабочусь.
— Спасибо. Похоже, ты запыхался.
— Снег глубокий.
— Может, тебе стоит идти по улице.
— Может. Через несколько минут я увижу свой дом и тогда точно узнаю, будут у меня проблемы или нет.
— Не отключай связь, пока не увидишь.
Я отвел трубку от уха и перешел на бег. Ноги налились свинцом и устали, меня немного пошатывало. Мне следовало уйти пораньше. Мне не следовало столько пить. Я не собирался падать, но из-за выпитого двигался медленно. И я не сомневался, что родители уже дома. Они вполне могли не остаться на встречу Нового года. Это было бы для них типично — отправиться на вечеринку в новогодний вечер и уйти до встречи Нового года. Я вышел на Бурр-роуд и увидел заднюю часть нашего дома и одну боковую стену. Все было погружено во тьму.
— Не думаю, что они дома, — сказал я Анне.
— Хорошо, — ответила она.
— Что ты еще хотела сказать?
— Судя по твоему голосу, у тебя что-то болит. Я слышу твое дыхание и слышу, как скрипит снег.
— У меня ничего не болит. Я сейчас срежу путь через задний двор миссис Оуэне, а потом мне останется до дома всего один квартал.
— Не отключай связь, — велела она.
Я пробежал по заднему двору миссис Оуэне и обратил внимание на мусорные баки за ее гаражом. Я остановился и бросил туда скомканную салфетку. Я вышел на улицу, и мне тут же показалось, что я слышу шум машины. Я бросился бегом по улице и ворвался в погруженный во тьму дом.
— Я думаю, что едва обогнал их, — сообщил я.
Дышать было трудно. Я стал снимать ботинки, прислонившись к спине у задней двери и прижимая трубку к левому уху.
— Что там был за шум?
— Я избавился от того, что забрал у тебя дома. — Где?
— У миссис Оуэне.
— Ты не думаешь, что она это найдет?
— Там стоял пакет. Я сунул это в пакет. И вообще — даже если и найдет? Она же не знает, откуда это.
— Но она может испугаться, — Анна рассмеялась.
Я снял ботинки и в темноте отправился к себе в комнату. Если родители вернутся прямо сейчас, то увидят снег у меня на обуви. Я подумал о том, чтобы вернуться и подтереть пол, но слишком устал.
— Я собираюсь спать, — сказал я Анне.
— Это будет великолепный год, — объявила она. — Да.
— Послушай меня, — продолжала она. — Это будет великолепный год. Случится то, чего мы никогда
