наступления темноты оставалось менее часа, и мне, конечно же, не хотелось карабкаться по ступенькам под покровом ночи.
— Давайте на минутку остановимся и передохнем, — прохрипел, тяжело дыша, профессор. — Я уже больше не могу.
— Никакого отдыха, проф, — поспешил возразить я. — Не нужно останавливаться, мы ведь уже преодолели половину пути.
Профессор, игнорируя мои слова, тяжело опустился на ступеньку. Положив охапку хвороста на колени, он достал из кармана очень грязный платок и вытер пот со лба.
— Мне необходимо хоть немного отдышаться, иначе вам придется нести меня на руках.
— Если вам двоим нужно побыть наедине друг с другом, мы можем оставить вас здесь одних, — фыркнула Кассандра, докарабкавшись по лестнице до того места, где находились мы с профессором.
— Ты что, ревнуешь? — насмешливо спросил я, глядя на нее.
Мексиканка бросила на меня равнодушный взгляд и, обойдя нас с профессором, села на ступеньке на десяток метров выше по лестнице. Рядом с ней сел Иак, следовавший за ней, словно тень.
Профессор повернулся ко мне и, вопросительно подняв брови, тихонько спросил:
— Что, черт возьми, между вами произошло? Вы как кошка с собакой!
— Ну, видите ли… — ответил я, глядя на свои ногти, как всегда изгрызенные. — Такое в жизни бывает.
— Но у вас же все так замечательно начиналось… — напомнил мне профессор. — Вы казались мне самой влюбленной парочкой на свете, а потом вдруг ни с того ни с сего расстались. Между вами возник какой-то серьезный конфликт?
— По правде говоря… нет.
— Почему же тогда вы расстались?
Этот вопрос я и сам задавал себе в течение нескольких месяцев, но даже и теперь толком не знал, как на него ответить.
— Наверное, потому, что я пришел к выводу, что семейная жизнь — это не для меня, — сказал я, отвечая не столько своему собеседнику, сколько себе самому. — В моей душе есть что-то такое, что заставляет меня отдавать предпочтение одиночеству. Поэтому, вместо того чтобы продолжать поддерживать отношения, которые в итоге все равно завершились бы разрывом, я решил, что чем раньше я положу им конец, тем менее болезненным этот разрыв будет для нас обоих… Впрочем, возможно, я ошибался. Кто знает…
Профессор пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он прикидывает в уме, в самом ли деле я такой дурак или просто придуриваюсь.
— Но… у тебя же было немало женщин, — с недоумением сказал он. — Я даже помню, что с одной девушкой ты встречался довольно долго.
— Это были другие времена, проф. Тогда я воспринимал все как нечто временное, и каждая из моих женщин была для меня в определенной степени небольшим приключением, которое меня забавляло, — только и всего. Однако, как вы и сами знаете, с годами взгляды на жизнь меняются, и Касси… — Я с грустью прищелкнул языком.
— Кассандра — совсем другая, — кивнул профессор, догадавшись,
— Я понял, что наши с ней отношения могут приобрести для меня уже гораздо более важное значение, — откровенно признался я, — и, прежде чем мой образ жизни вызвал бы у нее длинную череду обид и упреков, я дал ей понять, что нам лучше расстаться. Я наивно надеялся, что между нами сохранится хотя бы дружба.
— Мне кажется, ты поступил не очень-то разумно.
— Да, это верно. Для меня это стало настоящей катастрофой. И теперь каждый раз, когда я на нее смотрю…
— Ты по ней тоскуешь?
— Намного сильнее, чем я мог себе представить.
Мы оба посидели некоторое время молча, всматриваясь куда-то вдаль. Разговаривать на подобные темы всегда трудно.
Наконец мой старый друг нарушил молчание откровенным вопросом:
— А ей ты об этом говорил?
— Конечно же, нет. После того как я сам инициировал разрыв наших отношений, я не решаюсь ей об этом сказать. Это было бы с моей стороны как-то непорядочно.
— Как раз наоборот.
— Нет, я не могу. Я не должен этого делать.
— И можешь, и должен.
— Знаете, проф, — я, глубоко вздохнув, поднялся на ноги, — мне не хочется больше об этом говорить.
— Но я ваш друг — и твой, и Кассандры, — и для меня невыносимо наблюдать за тем, как вы оба мучаетесь.
Решив прекратить обсуждение моей личной жизни, я обхватил левой рукой свою охапку хвороста.
— Пока мы не выберемся из этой чертовой сельвы, — сказал я с унылым выражением лица, — вам придется с этим мириться.
Упершись правой рукой в следующую ступеньку, я снова начал подниматься. Проходя мимо Касси и Иака, я на них даже не посмотрел.
Я всегда очень ревностно оберегал неприкосновенность своей частной жизни, не допуская в нее даже самых близких друзей, которых, по правде говоря, никогда не было много. Расставание с Касси стало для меня очень болезненным, к тому же мне пришлось давать при этом кучу объяснений — прежде всего своей матери, которая не могла поверить, что мы вдруг ни с того ни с сего решили расстаться, хотя я вроде бы наконец-то «облагоразумился». Именно поэтому я решил поставить крест на данном вопросе и никогда уже не обсуждать его, поскольку каждый раз, когда я это делал, у меня возникало ощущение, что затянувшиеся было раны снова начинают кровоточить, усиливая мою боль, которая, если честно, никогда полностью и не исчезала, но все же, как мне казалось, становилась уже не такой мучительной.
Я знал, что любой психолог сказал бы мне, что мне необходимо подвести итог этому этапу своей жизни и решить свои психологические — да и ментальные — проблемы, прежде чем я смогу наладить свою дальнейшую жизнь. И что уже тот факт, что я отказываюсь говорить об этом с кем-либо, а тем более с Кассандрой, является неоспоримым подтверждением того, что у меня имеется серьезная проблема. Проблема, которую было необходимо как-то решить.
Но что, черт побери, они в этом понимают?!
Рассеянно размышляя обо всем этом и невольно пытаясь мысленно оправдаться перед самим собой за свои поступки и найти для них какие-то веские причины, я вдруг увидел, что уже добрался до предпоследней террасы этой ступенчатой пирамиды и что передо мной остался еще лишь один ярус из гранитных блоков — пониже и, естественно, поуже, чем все предыдущие.
Глубоко вздохнув, я начал подниматься по последним ступенькам, отделявшим меня от вершины пирамиды, думая о великолепном виде, который открывается оттуда на весь город. Когда наконец моя голова оказалась выше уровня последней террасы и я смог на нее взглянуть, первое, о чем я подумал, так это отсутствие здесь растительности. Да, в отличие от предыдущих террас, на
Второй мыслью, пришедшей мне в голову, была мысль о том, что от большой физической нагрузки кислород перестал поступать мне в мозг и у меня началась галлюцинация.
51
Как можно описать нечто такое, что абсолютно невозможно ни с чем сравнить? Как можно дать ему
