В эту ночь нам всем четверым, конечно же, было страшно не то что спать, но даже хотя бы закрыть глаза.
Мы дежурили по два часа каждый, следя за тем, чтобы костер не погас, держа мачете в руке и постоянно наблюдая одним глазом за лестницей, спускающейся к подножию пирамиды, а другим — за пастью большой каменной головы, которая в мерцающем свете костра казалась все более и более жуткой…
Когда мое дежурство уже подходило к концу, солнце начало выползать из-за вершин деревьев, и я со вздохом облегчения сел на холодный камень, скрестив ноги. Внезапно я почувствовал, что мне холодно, и, чтобы согреться, бросил в костер последние из собранных нами веток. «Хорошо, что в эту ночь хотя бы не было дождя, — мелькнуло у меня в голове, — а то я даже понятия не имею, где бы мы могли от него укрыться».
Я бросил взгляд на своих товарищей, все еще спящих прямо на гранитной поверхности террасы: туземец-метис, пытающийся спасти своих соплеменников, спал, положив себе под голову сумку со своими скудными пожитками и крепко сжимая в руке лук; вышедший на пенсию преподаватель истории, затеявший эту сумасбродную авантюру по поиску своей дочери, которая отнюдь не горела желанием поддерживать с ним какие-либо отношения (он за всю свою жизнь разговаривал с ней всего лишь один-единственный раз, и у него имелась только одна ее фотография), тихо посапывал во сне; женщина-археолог, устроившаяся у костра, привычно раскинула ноги в разные стороны (именно так она когда-то спала и в моей кровати). Последняя, как мне казалось, должна была стать главной любовью моей жизни, но по все еще непонятным мне причинам стала для меня человеком, с которым у меня имелось очень много оснований для того, чтобы жить подальше друг от друга, и еще больше оснований для того, чтобы жить вместе.
— Черт бы побрал… — пробурчал я, протирая глаза. — А ведь раньше мне было так хорошо одному…
В этот момент, элегантно планируя на своих огромных красно-синих крыльях, парочка попугаев — первых теплокровных представителей животного мира, которых я увидел со времени нашего появления в этом заброшенном городе, — пролетела над моей головой. При этом птицы издавали такие умопомрачительные звуки, что создавалось впечатление, будто на них возложили задачу срочно разбудить всех обитателей джунглей. Я, вдруг почувствовав себя счастливым оттого, что нахожусь в этом необыкновенном месте и в этот замечательный момент, сделал глубокий вдох, наполнив свои легкие свежим воздухом раннего утра, а затем стал рассматривать проглядывающие сквозь неравномерную зелень растительности элегантные очертания сооружений величественного каменного города; некоторые из них превышали по своей высоте самые высокие деревья и казались со стороны необитаемыми островками, разбросанными посреди бурного зеленого океана.
Какое-то время спустя из-за моей спины стали доноситься звуки недовольного ворчания и зевков. Все еще сидя с прищуренными глазами, лицом к солнцу, я почувствовал, как мои товарищи, проснувшись, поднимаются на ноги, в этот почти идиллический момент даже и не подозревая — так же, впрочем, как и я, —
— Доброе утро, — сказал профессор, подходя ко мне. — Черт побери… какой замечательный вид!..
— Да, неплохой.
— Отсюда весь город как на ладони, — сказал профессор. — Мы находимся в его самой высокой точке… и, как мне кажется, в самом его центре.
— Возможно, — равнодушно ответил я, больше думая в этот момент о том, как бы согреться, а не о том, где именно я сейчас нахожусь.
Профессор отошел от меня в сторону, и я услышал, как он начал ходить нервным шагом взад-вперед по террасе. Мне оставалось только молиться Богу, чтобы мой старый друг позволил мне спокойно насладиться этим прекрасным утром.
Однако, конечно же, я хотел уж слишком многого.
Минутой позже профессор, подойдя ко мне, стал хлопать меня ладонью по плечу.
— Вставай, Улисс, — сказал он. — Тебе следует на это взглянуть.
— Если вы принесете мне чашечку кофе с молоком, — ответил я, все еще сидя с прищуренными глазами, — я пойду за вами куда угодно.
— Хватит придуриваться. Вставай и пошли со мной.
— Если бы вы стали Мессией, — пробурчал я, с неохотой поднимаясь на ноги, — то замучили бы всех своих приверженцев этим вашим занудством… Неужели то, что вы хотите мне показать, и в самом деле имеет большое значение?
— Смотри! — воскликнул профессор, показывая пальцем куда-то перед собой.
Я, пару раз моргнув, напряг зрение, но увидел в простирающихся перед нами джунглях лишь то, что и так уже разглядывал несколько секунд назад.
— Потрясающее зрелище… — с театральной напыщенностью произнес я. — Амазонская сельва… Никогда бы не подумал, что она именно такая…
— Да хватит уже! — сердито пробурчал профессор. — Посмотри вон туда, на край террасы.
Я так и сделал, однако единственное, что я при этом заметил, был угол террасы.
— Ты видишь этот угол? — спросил профессор.
— Да, конечно.
— Прекрасно. Теперь иди за мной.
Профессор зашагал параллельно краю террасы, на которой мы находились, показывая мне на каждый очередной ее угол. Кроме того, он вел счет этим углам таким громким и четким голосом, как будто участвовал сейчас в озвучивании одного из выпусков телепрограммы «Улица Сезам»[42]. Я плелся позади него, мысленно спрашивая себя, а не одолело ли моего старого друга старческое слабоумие.
— Три… — говорил на ходу профессор Кастильо, произнося каждое последующее число с возрастающим энтузиазмом. — Четыре…
Когда мы вернулись к тому месту, с которого начали этот обход террасы, он бодро воскликнул:
— Пять!
Я остановился и с недоуменным видом посмотрел на профессора, все еще не понимая,
— Вы желаете, чтобы я придумал какую-нибудь рифму для слова «пять» или же чтобы я о чем-то догадался?
— Черт возьми, Улисс! Ты что, ничего не понимаешь? Пять углов — пять сторон. Эта чертова пирамида имеет форму правильного пятиугольника! Пирамида с пятью сторонами! Не знаю, как мы умудрились не заметить этого вчера, когда сюда пришли!
— А-а, ну да, теперь я вижу, — сказал я, почесывая подбородок. — И это означает, что…
— Да я и сам не знаю,
— Ну что ж, обитателям этого города, наверное, очень нравились правильные пятиугольники, — с подчеркнутым равнодушием произнес я. — Однако после всего того,
— И что же кажется тебе мелочью, не имеющей большого значения? — услышал я за своей спиной голос Кассандры.
Профессор рассказал ей о своем открытии, и она, проникнувшись его энтузиазмом, несколько раз быстрым шагом обошла вокруг огромной каменной головы, глядя при этом на край террасы и пересчитывая углы с таким видом, как будто не верила собственным глазам.
— Но почему мы не заметили этого вчера вечером? — вслух спросила она себя. — Это ведь нечто уникальное. И не просто уникальное, а экстраординарное!
