А там, в железном плане «Барбаросса», Любви и жизни пишут приговор… О мама, мама! Ты сынов растила. Мечтала ты о радости в дому, Не думая, что ранняя могила Готовится уже не одному… Сын Магомед. Он педагог. Он учит В Буйнакском педучилище ребят… Какую враг ему готовит участь. Того не знает он — мой старший брат. Что враг шипит: «Нам не преграда — горы! Дадут приказ — мы их взорвем, сотрем! „Родной язык!..“ Мы с вами горцы, скоро Поговорим на языке своем!..» Сын Ахильчи… Он будущий географ. Над картою склонился Ахильчи. Не слышит брат мой шорохов недобрых, Угроз, уже таящихся в ночи. Не думает, что где-то спозаранок Терзают карту, мир перекроив. Кружком кровавым обведен Майданек. Освенцим назревает, как нарыв… Пока еще все тихо в нашем крае, И горе словно далеко от нас. Здесь пашут, строят, землю украшая, Растят сады… Но фюрер дал приказ… Но фюрер дал приказ. И на рассвете Обрушился с небес ревущий град. Дома взлетают… Матери кричат… И погибают маленькие дети. И завертелся мир, и полетел Вниз, под откос поломанной арбою… О мама, мама!.. Что стряслось с тобою? В полях растут стога кровавых тел. …Растут, растут стога кровавых тел. Все множатся они за лихолетье. И будет ли тоске твоей предел? Черным-черны, беззвездны ночи эти, Что — ночи?! Дни и те черным-черны, И летом мерзнешь, словно бы зимою… Все реже вести от живых с войны. Все больше писем с траурной каймою… И если почтальон стучится в дверь, Мать открывает дверь, чуть-чуть помешкав: Не верит мама камушкам теперь — Их обещанья были злой насмешкой. Ты различаешь белый свет едва, В усталом сердце отдаются взрывы, Но поднята высоко голова. И это знак, что сердце мамы живо И защищать готово сыновей… И ты поешь. Вот песня этих дней: Вы, оставившие дом, Вы — птенцы, вы — сыновья. Через грохот, через гром Песня к вам летит моя. Если в поле вспыхнет свет, Обернитесь на закат: Это мама шлет привет, К вам мечты мои спешат. Вам легко, и мне легко. С вами я — сто раз на дню. И сыночка своего Я от пули заслоню.
