Я отвернулась:
– Мало что есть рассказывать.
– Ты лжешь, Анита. Почему?
Я уставилась на него в порыве злости. Терпеть не могу, когда меня ловят на вранье.
– Тут в Приречье убили нескольких вампиров. Ты давно в городе, Эдуард?
Кажется, он улыбнулся, хотя я и не уверена.
– Недолго. До меня дошел слух, что ты встречалась со старейшим вампиром города.
Я ничего не могла поделать. Челюсть у меня отвисла, такое удивление скрыть было невозможно.
– Как ты узнал?
Он грациозно пожал плечами:
– У меня свои источники.
– Ни один вампир не будет с тобой разговаривать – разве что по принуждению.
Снова это пожатие плеч, говорившее все – и ничего.
– Что ты делал сегодня ночью, Эдуард?
–
Туше, мексиканская ничья, как хочешь, так и назови.
– Зачем ты тогда пришел ко мне? Чего ты хочешь?
– Адрес старейшего вампира. Место дневного отдыха.
Я уже достаточно оправилась, чтобы на моем лице ничего не выразилось.
– А откуда мне его знать?
– А ты знаешь?
– Нет. – Я встала. – Я устала и спать хочу. Еще что-нибудь?
Он тоже встал, все еще улыбаясь.
– Я буду с тобой в контакте. Если ты как-то наткнешься на то, что мне нужно…
Он не стал договаривать и пошел к двери.
– Эдуард!
Он полуобернулся.
– У тебя есть обрез охотничьего ружья?
У него снова приподнялись брови.
– Могу достать.
– Я заплачу.
– Нет, в подарок.
– Я не могу тебе сказать.
– Но ты знаешь?
– Эдуард…
– Глубоко ты вляпалась, Анита?
– По уши и быстро погружаюсь.
– Я мог бы помочь.
– Знаю.
– А помогая тебе, я убью еще несколько вампиров?
– Может быть.
Он улыбнулся мне сияющей улыбкой, от которой сердце тает. Улыбка в его лучшем стиле безобидного старого приятеля. Никогда я не могла понять, настоящая эта улыбка или только одна из его масок. Настоящий Эдуард может ли быть такой душкой? Вряд ли.
– Люблю охотиться на вампиров. Прими меня в долю, если сможешь.
– Обязательно.
– Что будет, если ты ни у кого не узнаешь адреса?
– Ну как что? Вернусь.
– И?..
– И ты мне скажешь то, что я хочу знать. Разве нет?
Он все улыбался мне той же очаровательной мальчишеской улыбкой. И говорил, что будет меня пытать, если придется.
У меня сдавило горло.
– Эдуард, дай мне несколько дней, и я, может быть, найду для тебя информацию.
– Отлично. А обрез я принесу сегодня под вечер. Если тебя не будет дома, оставлю в кухне на столе.
Я не стала спрашивать, как он попадет в дом, если меня не будет. Он отделался бы улыбками и смехом. Чтобы остановить Эдуарда, замки не очень годились.
– Спасибо. В смысле за обрез.
– С моим удовольствием, Анита. До завтра.
Он вышел, и дверь за ним закрылась.
Класс. Сначала вампиры, теперь Эдуард. А день только пятнадцать минут как начался. Не слишком обнадеживающее начало. Я заперла дверь, сколько бы ни было в этом смысла, и легла в кровать. Браунинг поселился во втором своем доме – привязанный в кобуре под подушкой. Металл распятия холодил шею. Я обеспечила себе всю возможную безопасность и слишком устала, чтобы об этом волноваться.
И еще одну вещь я с собой взяла в постель. Мягкого игрушечного пингвина по имени Зигмунд. Я не часто с ним сплю – только после того, как меня пытаются убить. У каждого свои слабости. Кто курит, кто собирает игрушечных пингвинов. Если вы промолчите про мои, я не проболтаюсь про ваши.
16
Я стояла в большом каменном зале, где тогда сидела Николаос. Осталось только деревянное кресло, пустое и одинокое. Сбоку на полу стоял гроб. Свет факела играл на полированном дереве. Пламя качалось, отбрасывая колышущиеся тени на стену. Казалось, что тени движутся независимо от света. Чем дольше я на них смотрела, тем больше утверждалась во мнении, что они слишком темные, слишком густые.
Сердце билось прямо в горле. Пульс громом стучал в висках. Я не могла дышать. Тут до меня дошло, что слышу еще чье-то сердце, как эхо.
– Жан-Клод?
– Жан-Клод! – отозвались тени визгливым эхом.
Из крови поднялась бледная рука, сжалась и бессильно упала на борт гроба. Всплыло лицо Жан-Клода. Я протянула руку, сердце трепыхалось уже у меня в голове, но он был мертв. Мертв! Рука его была ледяным воском. Глаза распахнулись, и мертвая рука схватила меня за запястье.
– Нет! – Я попыталась вырваться, рухнула на колени в холод крови и вскрикнула: – Пусти!
Он сел, покрытый кровью. Она капала с белой сорочки, как с кровавой тряпки.
– Нет!
Он подтянул мою руку к себе и меня вслед за ней. Я уперлась второй рукой в гроб. Я не хотела к нему. Я не пойду к нему! Он согнулся над моей рукой, широко раскрыв рот, потянулся клыками. Сердце его билось в темной комнате ударами грома.
– Нет, Жан-Клод!
Он поднял на меня глаза перед тем, как ударить.
– У меня не было выбора.
Кровь закапала по его лицу с волос, превращая лицо в кровавую маску. Клыки впились мне в руку. Я вскрикнула и села в кровати.
В дверь звонили. Я вылезла из кровати, забывшись, и тут же ахнула от боли. Слишком быстро задвигалась после такого битья. Болело даже там, где ушибов быть не могло. Руки закостенели от засохшей крови и болели, как при артрите.
А звонок не прекращался, будто кто-то прислонился к нему. Кто бы это ни был, сейчас я его обрадую за то, что меня разбудили. Спала я в большой, не по росту, рубашке и сейчас вместо халата натянула вчерашние джинсы.
Пингвина Зигмунда я поставила обратно к остальным. Мягкие игрушки стояли на узком диванчике под
