получить, ведь в кои-то веки сподобился. Многим ли везет, чтобы вот так ни за что, при жизни? Конечно, всякое бывало: где-то с бабами везло, где-то с деньгами, но чтобы вот так? Но как же тот, в черном костюме и лаковых ботинках?
– …и демоны отступили перед ним! – провозгласил в этот момент запевала хора особенно гнусаво и пронзительно.
Веник вздрогнул. Вообще-то стоило бы послушать историю о собственном героизме. Когда еще расскажут? Ого, оказывается, он бесстрашно вошел в кровавую реку, и воды ее расступились. А Демоны устрашились вида его и бежали с берегов…
«Э, нет, – весело подумал Веник, слыша, как его уже практически обожествили. – Пора сматываться. Того и гляди: чудеса являть заставят».
И тут лица послушников стали как-то странно разбухать, а потом и вовсе пошли рябью, как изображение в испорченном телевизоре. Веник стал озираться и замечать то тут, то там струйки жирного дыма. Пожалуй, еще пару секунд, и он точно бы определил растительную причину монашеского экстаза, но и сам уже нанюхался. Сознание его заволокло наркотической пеленой, и он провалился в сон. Оно и, кстати, сколько ж можно бодрствовать на благо человечества?
Но и во сне отдохнуть Венику не дали. Явился кто-то тощий, закутанный в плащ с капюшоном, перхающий, как овца.
– Вот ты значит каков? – начал гость не здороваясь.
– Не нравлюсь – так проваливай, – буркнул Веник. Он, наконец, расслабился и хотел теперь спать. Даже этот бездарный кошмар мог бы догадаться, что не так-то это просто: туда, потом обратно, и четыре дня не жравши.
– Черта боишься? – захихикал кошмар. – Бойся другого! Что тем, в канцелярии? – чужая жизнь – вода! А вот ОНИ….! ОНИ не простят….
Тощий вот так и произнес ОНИ, словно бы имя собственное. Еще и палец свой кривой и грязный задрал в назидание, чего бы ему, в общем-то, делать не стоило. Устал сегодня Веник. Страшно устал. До холода в сердце, который еще только подкатывал, но уже был тяжел как свинец.
– Шёл бы ты откуда выполз, – грубо сказал кошмару Веник. – Спать я хочу, понял?
– Ты думаешь, я тебе кажусь? – завыл тощий. – Ты меня еще попомнишь! Когда ОНИ за тобой придут, ты вспомнишь, что я предлагал тебе руку помощи.
Веник устало посмотрел на эту грязную, с обломанными ногтями руку, и не то чтобы не подал руки, даже не пошевелился в ответ. Хотя хотелось брякнуть, что если эти «ОНИ» придут с чистыми руками, то пусть берут, если смогут. В эту минуту Веник чувствовал себя таким мудрым, таким пожившим на многих землях, что вообще ничего не боялся. Он знал: пройдет усталость, пройдет и эта лихая самоуверенность. Но уж сейчас он мог позволить себе ничего не бояться. Похоже, тень поняла это.
– Ладно, – хихикнул тощий. – Попомнишь еще. Попомнишь.
Он надсадно закашлялся и кашель этот долго стоял у Веника в ушах. Уже и тень растаяла. И образ пляшущих в экстазе монахов проявился на миг и растворился в подкатившем тяжелом сне. А кашель все слышался, слышался, словно бы уже весь мировой звук состоял из надрывного незатихающего кашля.
– Ха-пи-у-ари-эн ка-ма-го ти-рэс! – на распев читал учитель торжественных гимнов и молодые послушники робко тянули за ним – Ти-рэс…
Учитель подвывал, ученики фальшивили, но другого места, чтобы перечесть рукописи Восьмого Хранителя Плаща просто не было. Вынести священную запись из библиотеки Веник не мог – уж больно тяжёлая была. Один окованный перелет сколько весил.
Веник потер уставшие глаза. Боль в глазницах оживила его. Он посидел пару минут в опустошении и снова вернулся к страшным строчкам. Хранитель Плаща писал (этого не было в обычных списках с рукописи) о времени после своего возвращения из царства Вместилища Смерти. И была в этих записях вовсе уже не героика в буднях, а мысли о возмездии. Вот как писал об этом сам Хранитель.
«И в ночь, предшествующую затмению Сиа, когда его кровавый глаз, словно уголь жаровни, лежал в черных ладонях ночи, пришли ОНИ. ОНИ не спросили меня, кто я и где был. Но один из НИХ, черный как смоль, взмахнул указующим огненным перстом, и смертный холод объял меня.
«Кто ты, – вопросил ОН, – посмевший нарушить покой великой Реки Времени?! Кто ты, убогий, дерзнувший смешать грязь двух миров на ступнях своих?» «Кто Ты сам, спрашивающий меня так грозно?» – осмелился ответить я ему.
И он сказал мне: «Я тот, кто охраняет покой Реки Времени и не позволяет вам, смертным, дважды входить в ту же воду».
И тогда я дерзнул спросить: «Скажи мне, Хранитель Великой Реки, ПОЧЕМУ не позволено нам смертным дважды входить в ту же воду?»
И страшно засмеялся ОН. И указал на чашу мою, половина коей была заполнена свежей водой: «Смотри же, прежде чем я заберу тебя с собой, чтобы осудить твою душу на вечное рабство!»
И я смотрел в чашу. И прекрасные сады, и чудесные земли показались мне в ней. Пестрые птицы, невиданные на нашей земле, пели на ветвях, а ветви висели низко, согнутые под тяжестью сочных плодов. Чудесные звери слушали песни, поднимая благородные морды. И благодать, казалось, изливалась из этой чаши в мое сердце. Но вдруг вода потемнела, и я увидел, как дым и огонь заволакивают прекрасную картину. И люди, похожие на меня, вырубают сады и налаживают самострелы на птиц и зверей. И вот первая из птиц, уже упала с ветки, обливаясь кровью, а остальные продолжали доверчиво прижиматься к ветвям. И видел я, как вода в моей чаше стала красной…
– Грязен и необуздан человек даже в мечтах своих, – грозно сказал Хранитель, – Ибо увидел ты свое сердце. Раз за разом, умирая, вы сбрасываете накопленную скверну, и начинаете всё сначала, – продолжал он. – И нет вам пути через Великую Реку, нет вам бессмертия, ибо память о ваших злодеяниях была бы больше вас самих!»
Здесь рукопись обрывалась припиской: «Великий Хранитель дал мне время до скоротечного восхода, дабы я окончил свое повествование. Близится короткий день, ибо затмение – предвестник разрушительного землетрясения, которое не пощадит окрестные деревни. (Так сказал мне Хранитель). Я ухожу, завещая больше не ходить моим путем, ибо гнев ИХ страшен.
Веник перевернул последний лист толстого пергамента, покрытого особым лаком, и увидел на обороте его, в самом низу корявую приписку.
«Свершилось. Храм разрушен. Прощай…» Далее шло имя, наверное, женское, но оно почти стерлось, и прочесть его не было никакой возможности.
Вениамин знал, что Хранитель Плаща погиб при разрушительном землетрясении, которое буквально сравняло с землей всё окрест храма. Да и сам храм пострадал тогда значительно. Однако кто же приходил за Хранителем Плаща. Что это за таинственные ОНИ. Черный, как смоль? Был ли это виденный Веником Черт?
Худой, усталый странник в темном плаще с капюшоном брел по садам Эдема. У озерца, где ветер играл с камышами, он жадно припал к воде.
Когда-то странник уже бывал здесь. Он помнил, что и сам Эдем живет в окрестностях озера. Вместе с Женой Его. Так указал им Бог, дабы оградить от Зла, изначально заполонившего всё на Земле. Кругом шла борьба добра со злом – волки кушали ягнят, полудикие крестьяне удобряли недругами пашню, и вроде бы земля после этого даже лучше родила. И только в садах Эдема звери были ласковы, ненастья обходили стороной, и никто не мешал наслаждаться жизнью Эдему и его семье. Уже много сотен лет жил он за пазухой у Бога вместе с Женой Своей. Правда, детей у них почему-то не было.
Вот и взгорок. Отсюда рукой подать до поляны, где Бог посадил для Эдема два дерева Древо Жизни и Древо Смерти. Странник решил присесть отдохнуть прямо на взгорке. Сорвал по пути на малую горушку пару сочных яблок, расположился, достал из поясного кармана обломок лепешки и стал медленно жевать, прикусывая то лепешку, то яблоко, и подбирая даже самые малые крошки.
– Кто разрешил тебе, странник, вкушать от яблок моих? – услышал он вдруг за спиной зловещий шепот. Но не вздрогнул, а обернулся с приветливой улыбкой.
Вид Эдема, хозяина садов, неприятно поразил странника. Хоть был тот всё так же молод, как и много лет назад, но вид имел человека лишенного простых радостей – крепкого сна, хорошего аппетита и здоровых любовных утех. Был Эдем бледен, стройную спину свою держал согбенной, глаза горели
