Прежде чем ответить, я бросила короткий взгляд на столик Дотти. Оба они оставались на месте.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Мне будет приятно пообедать с вами.
— Вы позволите мне выбрать ресторан? — осведомился он.
— А что мешает сделать это прямо здесь? — спросила я.
— Я знаю куда лучшее место возле Кампо деи Фьери. Туда нетрудно дойти пешком.
Я хотела, было, возразить, но тут Дотти и ее новый компаньон поднялись и направились к выходу. Оставаться на площади более не имело смысла. Никола оставил счет на столе, взял меня под руку, и мы покинули кафе. Пользуясь Никола как щитом, я успела бросить торопливый взгляд на таинственного знакомого Дотти, вместе с ней уже оставлявшего площадь. Я не узнала его, однако они явно были близки. Я видела, как он подал ей свой платок, чтобы она могла вытереть слезы.
Никола выбрал приятный ресторанчик, где его как будто хорошо знали и, несмотря на выстроившуюся снаружи очередь, нас немедленно усадили за стойку бара, а через несколько минут пригласили к столику.
— Как вам удается такое? — поинтересовалась я.
— Я часто обедаю здесь, — объяснил он. — Я и живу недалеко отсюда. Потом, метрдотель — мой кузен, что тоже не мешает делу. Кстати, клецки здесь восхитительны, еще я могу рекомендовать стейк или любые морские блюда.
Мы провели вместе приятный вечер. Разговор шел об искусстве, музыке, театре и прочих предметах, о которых я люблю поговорить. Он рассказал, что для отдыха занимался живописью. Я призналась, что не имею никаких хобби, кроме собственного магазина. Он слегка флиртовал. Я тоже — немножко. Словом, вечер получился чудесным.
— Не хотите ли выпить чуточку на ночь? — осведомился он. — У меня дома?
Я улыбнулась.
— Благодарю вас, но мне придется ответить отказом.
— Значит, вы не свободны? — спросил он.
— Да, — призналась я.
— Так я и думал, — заметил он. — Не знаю почему. Хотя кольца на вашем пальце и нет, но на свободную женщину вы не похожи.
— Надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной. Это был чудесный вечер.
— Я тоже, и мне не хочется, чтобы он кончился так быстро, — проговорил он. — Впрочем, давайте заглянем ко мне. Что бы вам ни наговорили про итальянцев, обещаю вести себя благопристойно. А чем занимается ваш партнер?
— Он служит сержантом в Королевской канадской конной полиции.
— В самом деле? — проговорил он. — Настоящий конный полицейский? Тем более обещаю вести себя хорошо. Как это смело с вашей стороны. Или здесь следует видеть проявление патриотизма?
— Он действительно хороший человек, — рассмеялась я. — И я все более и более привязываюсь к нему.
— Привязываюсь, — заметил он, — любопытное слово, однако, по-моему, лучше не расспрашивать. Кстати, о полиции, кажется, вы так и не сказали мне, что привело вас в Ареццо в участок к карабинерам.
— Я проверяла один древний предмет, — ответила я. — Как вы сами знаете, лишняя предосторожность никогда не повредит.
— Весьма разумно, — проговорил он. — Кстати, там в это время находилась прекрасная вещь. Меня вызвали, чтобы получить заключение. Какая-то женщина попалась с нею — с этрусской гидрией. Конечно, вы знаете, что такое гидрия? Сосуд для воды с тремя ручками? Да? Великолепно.
— И она оказалась подлинной? — спросила я самым нейтральным тоном.
— Почти наверное. Действительно отличный экземпляр, притом в идеальном состоянии. А теперь пойдемте, я покажу вам свой дом.
Здание показалось мне не слишком приятным, лифт успел одряхлеть. Входя в подъезд, я оглянулась, однако никого из знакомых не заметила. К моему удивлению, квартира Никола действительно потрясала. Она состояла из очень просторной и похожей на студию комнаты на верхнем этаже, за стеклянной стеной с одной стороны ее открывался потрясающий вид на городские крыши. Возле противоположной окну стены располагалась крохотная кухонька, отделенная перегородкой кровать, — к которой я постаралась не приближаться, — и несколько предметов очень современной итальянской мебели превосходной работы. Я постаралась не расспрашивать его о личной жизни. В сущности, вопросов можно было не задавать — передо мной была квартира холостяка, и излишний интерес не привел бы меня ни к чему хорошему. Стены были завешены произведениями искусства, среди них были даже очень хорошие вещи.
— Не хотите ли снять жакет? — поинтересовался он.
— Конечно, — ответила я. — Можно просто бросить его куда-нибудь.
Взяв мой жакет, он не стал обращать внимания на мои слова и аккуратно повесил его на плечики в шкафу возле двери. Сняв собственный пиджак, он старательно сложил его, подумал, не перебросить ли через спинку кресла, но в итоге повесил рядом с моим жакетом.
— Удивительно, что у нас получился такой приятный вечер, — произнесла я с улыбкой. — Дело в том, что сама я — неряха. И предпочитаю пребывать в творческом беспорядке.
— Итак, вы заметили мою болезненную склонность к аккуратности. Простите, если она смущает вас.
— Конечно, нет. Я просто завидую. Мне нравятся такие современные интерьеры. В них видна строгость, а друзья неоднократно указывали мне, что таковым качество я просто не обладаю. Моя квартира, скажем так, более эклектична. Модерн, примитив, и все, на чем остановится мой глаз, а он останавливается на многом.
— И так вам действительно понравилась моя квартира?
— Просто сказка. Но я почему-то удивлена. Мне казалось, что эксперт, не знаю, как сказать…
— Должен в меньшей степени любить современную мебель и искусство? — спросил он. — Но это не так странно, как вам кажется. Хорошие вещи, насколько я понял, нравятся мне вне зависимости от того, когда их создали. Но ведь, согласитесь, я не вправе владеть древностями, а когда ты знаком с подлинником любая копия кажется примитивной, во всяком случае, с моей точки зрения. Вот мебель у меня подлинная. Я собрал несколько лучших образчиков того, что на вашей родине зовется модерном середины двадцатого столетия. Днем я имею дело с предметами тысячелетней давности, обладающими своей собственной красотой, а когда я возвращаюсь домой, то попадаю в совершенно другой мир, полный собственного очарования, как, наверно, скажете вы.
— Насколько я могу видеть, вы покупали каждый из этих предметов, мебель, ковры, стеклянную вазу, картины в индивидуальном порядке. Возможно, я не могу правильно выразить свою мысль, но некоторые просто покупают вещи, не стремясь сочетать их друг с другом. Они покупают в лучшем случае комплекты. Или же это — чисто североамериканская манера?
— Не знаю, — ответил он. — Но вы — человек восприимчивый. Я действительно подбирал здесь предмет к предмету. Должно быть, в сердце своем я все-таки коллекционер.
— Но наделенный весьма взыскательным вкусом, — заметила я.
— Совершенство не является для меня пустым словом, — проговорил он. — Увы, также и в людях. Вне сомнения это может объяснить, почему в свои сорок шесть я все еще живу холостяком. Отсюда и моя привередливая аккуратность.
— Вижу, вы рисуете, — я указала на стоявший возле окна мольберт. — Нет ли среди этих работ и ваших?
Разговор начинал переходить на опасную территорию, и я подумала, что пора сменить тему.
— Нет, — ответил он. — Боюсь, что мои картины куда менее броски, чем эти абстрактные произведения. Я предпочитаю детали. Этого требует сам характер моей работы. И когда я берусь за кисть,
