сломали. Отчасти дело в том проклятом заклинании, но отчасти, детектив, в том, что из всех изнасилований это не самое худшее. Эйлин сказала, что меня грубо изнасиловали. Ну, она юрист. Я могу простить ей выбор слов, но она не может знать, что они значат. Она не видела, что может сделать мужчина с женщиной, когда действительно хочет сделать ей больно. Я видела грубые изнасилования, детектив, и то, что было сегодня ночью, грубым не было. Но если я не истекаю кровью и лицо мое не стало неузнаваемым под слоем синяков, это еще не значит, что изнасилования не было.
Что-то мелькнуло у него в глазах – я не смогла понять что, – и туг же они стали опять ничего не выражающими.
– Это было с вами не в первый раз? – тихо и сочувственно спросил он.
Я смотрела в пол, боясь встретиться взглядом с Алверой.
– Не со мной, детектив, – ответила я.
– С подругой, – сказал он все так же тихо и понимающе.
Я подняла глаза, и вдруг это сочувствие в глазах почти заставило меня ему поверить. Почти. Я вспомнила кровавую маску, в которую превратилось лицо Кеелин, глаз, повисший на щеке. Если бы у нее был нос, он был бы сломан, но мать ее была брауни, а у них человеческих носов нет. Три из ее четырех рук торчали под неестественным углом, как сломанные ножки паука. Ни один целитель-сидхе не решился бы возложить на нее руки, потому что она была на пороге смерти, а сидхе не стану рисковать жизнью ради брауни-гоблинской полукровки. Мой отец отвез ее в человеческую больницу и сообщил властям о нападении. Мой отец был Принцем Пламени и Плоти, и даже его сестра-королева его побаивалась, поэтому его не наказали за привлечение людей к делам фейри. Это было зарегистрировано и я могла об этом говорить, не страшась наказания. Как приятно было в эту ночь наконец-то сказать полную правду.
– Расскажите, – сказал он еще мягче.
– Когда нам было по семнадцать, мою лучшую подругу Кеелин Ник-Браун изнасиловали. – Голос мой был пуст и безжизнен, как недавно глаза Алверы. – Ей выбили глаз, и он повис на щеке. – Я перевела дыхание и оттолкнула всплывший образ, заметив, что оттолкнула его руками, будто это могло помочь, только когда закончила движение. – Я видела избитых, но не так, никогда так. Ее хотели забить до смерти, и это почти удалось. – Я снова взяла себя в руки. Терпеть не могу плакать – я при этом чувствую себя такой слабой.
– Простите, – сказал он.
– Не за что, детектив Алвера. Увидев Кеелин, я обрела меру того, что такое насилие. Если это не так, как было с Кеелин, то уже не так плохо. Это помогло мне пережить некоторые очень суровые испытания без истерики.
– Сегодня, например, – сказал он тем же голосом.
Я кивнула:
– Например, сегодня, хотя должна признать, что убитый Алистер Нортон – одно из худших зрелищ, которые я видела, а я кое-что повидала, детектив. Я не убивала его. Не хочу сказать, что не убила бы его, если бы он завершил изнасилование. Оправившись от похоти, наведенной чарами, я могла бы его найти и убить. Не знаю. Кто-то другой за меня это сделал.
– Кто?
Мой голос упал до шепота:
– Хотела бы я знать, детектив. Очень хотела бы.
– Вам надо до меня дотронуться, чтобы доказать, что это ваше масло похоти на самом деле есть?
Я кивнула.
– Даю вам разрешение, – сказал Алвера.
– Если я докажу, что заклинание похоти действует, вы привлечете отдел борьбы с наркотиками?
– Да.
– Вы клянетесь? – сказала я. – Ваше слово чести.
Глаза его стали серьезными. Кажется, он понимал, что значит слово чести для нелюдей. Наконец он кивнул:
– Мое слово чести.
Я посмотрела на Эйлин Галан, потом на прозрачное с одной стороны стекло в дальней стене.
– Сказано при свидетелях. Сами Боги будут знать, если вы нарушите обещание.
Он кивнул:
– И тогда меня поразит молния?
Я мотнула головой:
– Нет, не молния.
Он начал было улыбаться, но по моему лицу понял, что ничего смешного нет, и перестал.
– Я держу свое слово, принцесса.
– Надеюсь на это, детектив, ради нас всех надеюсь.
Эйлин отвела меня в сторонку на несколько шагов.
– Что ты хочешь сделать, Мередит?
– Ты владеешь мистическим искусствами?
