вымаранных мест, что оно почти не читалось. Тот факт, что нашему Джону Доу не дали имени, но признали, что он был когда-то служащим вооруженных сил, беспокоил. И наводил на мысль, чем же занимается мое правительство.
— Хотите выпить чего-нибудь другого? — спросила я.
Он покачал головой.
— Может быть, нам придется здесь просидеть долго, — предупредила я.
— От разговора горло пересыхает, — добавил Зебровски от стены.
Хайнрик покосился на него, потом снова посмотрел на меня.
— От молчания горло не пересыхает. — Губы его дернулись почти в улыбке.
— Если в процессе нашей беседы вы захотите мне сказать, почему именно вы меня преследовали, мне было бы приятно это услышать, хотя это далеко не основная причина нашего здесь присутствия.
Это его, похоже, озадачило.
— Когда вы нас остановили, это казалось для вас очень важным.
— Так оно и было, и я бы до сих пор не против это узнать, но у нас сменились приоритеты.
Страха в нем не было. Было видно, что он устал, измотан и недоволен, но он не боялся. Не боялся ни полиции, ни меня, ни попадания в тюрьму. Не было в нем той нервозности, которая бывает почти у всех при допросе в полиции. И это было странно. Брэдли сказал, что наше правительство собирается просто отпустить Хайнрика. Он об этом догадывался? Знал? Если да, то как? Откуда он мог знать? Почему он нисколько не боялся попасть надолго в тюрьмы Сент-Луиса?
Я открыла первую папку — зернистые фотографии старых преступлений. Женщины, которых Ван Андерс растерзал в других странах, далеко отсюда.
Я положила фотографии перед ним аккуратным рядом черно-белой резни. Некоторые были такого плохого качества, что, если не знать, на что смотришь, ни за что не угадаешь. Ван Андерс превратил свои жертвы в кляксы Роршаха.
На лице Хайнрика отразилась неприязнь, почти отвращение.
— Ваша детектив О'Брайен уже показывала мне это. Уже изложила свою ложь.
— И какую же? — поинтересовалась я. Попробовала кофе, и он оказался неплохой. Хотя бы свежий. И поверх чашки я следила за лицом Хайнрика.
Он сложил руки на груди:
— Что недавно в вашем городе случились убийства, похожие на эти.
— Почему вы решили, что она лжет?
Он начал было что-то говорить, потом резко захлопнул рот, сжав губы в ниточку. И глядел на меня злобно, даже светлые глаза от злости заблестели.
Открыв вторую папку, я стала выкладывать цветные фото прямо поверх черно-белых. Выложила их полосой яркой смерти и наблюдала, как краска сползала с лица Хайнрика. Когда я снова села, он почти посерел. Мне пришлось встать, чтобы выложить фотографии на его конце стола.
— Эта женщина убита третьего дня. Я достала еще одну папку из стопки и разложила фотографии на ней, но не стала класть поверх предыдущих — не была на сто процентов уверена, что потом смогу правильно разложить их по папкам. Их полагалось надписывать на обороте, но я не надписывала их сама и потому не стала рисковать. Как только дело приходит в суд, адвокаты цепляются к любой мелочи.
Я показала на фотографии:
— Эта женщина убита позавчера.
Зебровски шагнул вперед и подал мне пластиковый пакет с несколькими полароидными снимками. Я бросила его через стол, к Хайнрику, и он автоматически подхватил пакет, не давая ему упасть на пол. Когда он увидел верхний снимок, глаза у него полезли из орбит.
— Эти женщины убиты прошлой ночью. Мы полагаем, что жертв две, но, если честно, мы еще не кончили складывать куски, так что не до конца уверены. Их может быть больше, а может быть, женщина была всего одна, но для одной здесь слишком много крови — как по-вашему?
Он осторожно положил пакет на стол, отдельно от других фотографий. И стал глядеть на все снимки с мертвенно-белым лицом и огромными глазами. Голос его прозвучал сдавленно, будто ему трудно было даже дышать, не то что говорить.
— Что вы хотите знать?
— Мы хотим сделать так, чтобы это не повторилось.
Он глядел на фотографии, будто не мог отвернуться.
— Он обещал, что здесь этого делать не будет. Клялся, что владеет собой.
— Кто? — тихо спросила я. Да, нам дали его имя, но дали те же самые люди, которые скрыли имя нашего Джона Доу.
— Ван Андерс, — шепнул он. Потом он поднял глаза, и за потрясением промелькнуло удивление. — Та детектив сказала, будто вы знаете, что это он.
Ну и ну. Сообщить подозреваемому больше информации, чем от него получить. Молодец О'Брайен, ничего не скажешь.
Я пожала плечами:
— Когда нет очевидцев, трудно быть уверенным.
Что-то вроде надежды сверкнуло в его глазах, и в лицо стала возвращаться краска.
— Вы думаете, это может быть кто-то другой, не Ван Андерс?
Я снова стала перебирать папки, и Хайнрик вздрогнул. Найдя снимок Ван Андерса с двумя женщинами, я показала его Хайнрику:
— Ван Андерс с двумя жертвами последней бойни.
Он чуть дернулся от последнего слова, и краска снова сбежала у него с лица. Губы посерели, и секунду мне казалось, что он готов упасть в обморок. Никогда еще подозреваемые не падали при мне в обморок.
Он хрипло прошептал:
— Тогда это он. — И уронил голову на стол.
— Вам воды или, быть может, чего-нибудь покрепче? — спросила я. Хотя на самом деле ничего крепче черного кофе я ему предложить не могла. Правила запрещают предлагать допрашиваемым спиртное.
Он поднял голову, очень медленно, и вид у него был ужасный.
— Я им говорил, что он сумасшедший. Говорил, что нельзя его посылать.
— Говорили — кому? — спросила я.
Он сел чуть прямее.
— Я согласился ехать, хотя считал, что этого делать нельзя. Я знал, что группу сформировали наспех. Если спешить, задание оборачивается провалом.
— Какое задание?
— Завербовать вас для некоторой работы.
— Какой работы?
Он покачал головой:
— Это уже не важно. Кое-кто из наших людей заснял на пленку, как вы поднимаете мертвеца на местном кладбище. Для целей моих нанимателей он выглядел недостаточно живым. Он выглядел как зомби, а этого мало.
— Мало для чего? — спросила я.
— Чтобы обмануть народ страны, выдать их лидера за живого.
— Какой страны? — попыталась я уточнить.
Он покачал головой, и тень улыбки скользнула по его губам.
— Я здесь долго не пробуду, миз Блейк. Мои работодатели об этом позаботятся. Либо они скоро добьются моего освобождения, либо организуют мою гибель.
— Вы очень спокойно об этом говорите.
— Я считаю, что меня освободят.
— Но не уверены.
— Мало в чем можно быть уверенным в этой жизни, — сказал он.
— Я знаю одну вещь, в которой я уверена, — ответила я.
