Как будто мое тело стало пещерой — мягкой пещерой из плоти, а птицы, которых я слышала и ощущала, лились в меня потоком, будто нашли свой дом. Готова была поклясться, что ощущала прикосновение перьев, крошечных тел, трепещущих, пикирующих, заполняющих меня. Сила Мерлина вливалась в меня, пыталась найти Жан-Клода и Огги, сила искала путь из меня в них. Мерлин лил и лил свою силу, еще и еще, и я ее глотала.
Огги с Жан-Клодом цеплялись за меня, боясь отпустить, боясь не отпустить, наверное, тоже. Столько силы, что она стала просачиваться от меня к ним. И когда она их коснулась, они поняли. Не Мерлин меня сломает — это мы его съедим.
Наверное, он понял это в тот же момент, потому что попытался остановить силу, перекрыть ее, но я уже распробовала его вкус, и останавливаться мне не хотелось.
Вихри невидимых птиц стали реже, но не прекратились. Сила Обсидиановой Бабочки звала их, подсказывала заманчивые слова, помогала завлечь эту силу. И сила продолжала приходить ко мне, и в ней ощущались первые вспышки страха. Сладкие, приятные, и мне захотелось ощутить вкус пота на его коже. И я могла это сделать, я лизнула его, наблюдающего из темноты.
Он смотрел на меня темными глазами с алыми точками зрачков, как булавочные проколы. Я такие глаза уже видела.
«Никогда не был человеком?» — подумала я.
Он попытался разорвать контакт и не мог. Огги и Жан-Клод, соединенные со мной, не давали ему. Он был велик, страшен и силен, но он не был мастером города. И уж тем более двумя мастерами городов. Не был он двумя мастерами городов и понятия не имел, что собой представляю я. В тот момент и я этого не знала.
Запахло жасмином и дождем. Пахнуло тропической ночью, которой уже не было тысячи и тысячи лет, и запах дождя принес голос. Мать Всей Тьмы шепнула мне:
— Я знаю, кто ты, некромантка.
Я не хотела спрашивать, но будто не могла удержать губы, и они родили слово:
— Кто?
— Моя.
Глава сорок седьмая
Я завопила и перекрыла силу. Перекрыла начисто ее поток. Больше не летели птицы от Мерлина.
Но в панике я перерезала связь с Огги и Жан-Клодом, и на миг остались только я — и она у меня в голове. Дождь заливал мне лицо, холодный и теплый. Летела по небу полная луна, а я была слишком высокой и слишком… мужчиной. Сперва я решила, что это воспоминания Жан-Клода, но рука у меня перед глазами была слишком грубой, слишком темной. В чье же воспоминание попала я?
— Мое, — снова сказала она.
Ее так ее. Но чего я тогда оказалась в голове у мужчины, которого она собиралась съесть? Почему я не в ее теле?
Что-то шевельнулось в лунном свете, что-то большое и бледное, мускулистый призрак крался ко мне, припадая к земле. Повернулась голова, и в глазах отразилась луна, осветив меня. Я вглядывалась в физиономию огромной кошки и знала, что уже тысячи лет ничего подобного не ходит по земле.
«Пещерный лев, — подумала я. — Ха, оказывается, они были полосатые?»
Кошка подобралась для прыжка.
Между мною и ею вырос волк — белый волк с темным чепраком и темной головой. Я это была, мой волк. Это был сон, то есть я без сознания. Жуть.
Волк вздыбил на шее шерсть, испустил низкое, грудное рычание — как поступают собаки, сообщая, что шутки кончились. Но этот волк выглядел субтильным по сравнению с подобравшимся для прыжка зверем. Мы на сотни фунтов не дотягивали по весовой категории.
Но я слышала запах волка. Запах сосны и усыпанного хвоей суглинка. Запах деревьев и трав, никогда не росших в этой земле, где Мать Всей Тьмы захватила Мерлина или кто он там когда-то был. Я слышала запах деревьев родины, родной земли стаи. И слабый мускусный запах волка.
Пещерный лев подобрался, и я знала — вот оно. Волк присел для прыжка, а тело, в котором была я, замахнулось бесполезным копьем.
И что-то коснулось моей руки. Я схватилась за это что-то, не думая, и ночь взорвалась белым и жарким светом. И болью, чертовой уймой боли.
Голоса.
— Анита, отпусти, отпусти!
Руки трогают боль — я попыталась отдернуться, ощущение — будто вместо крови в моей руке течет расплавленный металл. Знакомая боль. И другой голос:
— Анита, отпусти!
— Разожми руку, Анита, просто разожми. — Голос Мики.
Рука превратилась в комок боли. Пальцев я не чувствовала. Как мне ее разжать, если не ощущаю? Я только боль чувствовала, и из-за нее пришлось открыть глаза. Перед ними все плыло, мелькали пятна — серые, черные, белые, как после вспышки яркого света.
На миг я увидела кольцо лиц: Мика, Натэниел, Джейсон, Грэхем и Ричард. Увидела, но все мое внимание приковано было к нестерпимой боли в левой руке. Я посмотрела на нее — с виду все в порядке. Но из сжатого кулака свисала тонкая золотая цепочка. Рука выглядела нормально, но я знала, что это только видимость.
Тяжелые шторы за спиной — значит мы все еще в «Фоксе». Меня только что вынесли из ложи и положили где-то, чтобы публике не видно было. И я понимала, почему около меня нет вампиров. Мать Всей Тьмы снова попыталась меня захватить, и какой-то идиот сунул мне в руку крест.
— Разожми руку, Анита, пожалуйста, — снова шепнул Мика, гладя меня по волосам.
Я справилась с голосом и прошептала:
— Не могу.
Ричард бережно взял мою руку в свои и попытался разжать пальцы. Один ему удалось разогнуть. Я захныкала от боли и прикусила губу. Если я позволю себе пискнуть, то начну кричать или рыдать в голос. Меня сумели спрятать от публики, и если я заору, эти труды пропадут зря.
— Прости, Анита, прости, — шептал Ричард снова и снова, разжимая мне пальцы.
— Ругайся, если хочется, — посоветовал Джейсон.
Я покачала головой. Сильные ожоги слишком болезненны, чтобы от ругани стало лучше. Я заставила себя прислушаться к другим ощущениям, помимо боли. Рука все еще ощущалась, но как-то далеко, будто, кроме боли, все в ней почти заснуло. Боль затмевала все прочее — будто нервы не могли с ней справиться и передавали главное — что это адски больно, а все прочее вторично.
Ричард охнул, и я на него посмотрела. Выражение его лица заставило меня перевести взгляд туда, куда смотрел он. На мою руку.
Почти все волдыри лопнули, и ладонь с пальцами превратилась сплошь в лохмотья кожи и прозрачную жидкость, но блеск золота в ладони уходил вглубь разорванного мяса. Крест вплавился в руку.
Я отвернулась. Мне не хотелось думать о том, что придется сделать.
Натэниел наклонился надо мной, перекрывая мне взор, и меня охватил страх. Я оттолкнула Натэниела, чтобы видеть, что делает с моей рукой Ричард. Этот крест никак было не извлечь без врачебной помощи. Обезболивающие, и очень хорошие, — вот что нужно было.
Здоровой рукой я потянулась к Натэниелу, он наклонился, и я смогла прошептать:
— Врача.
Шепотом, потому что я боялась заговорить — иначе могла заорать.
Он кивнул:
— Доктор Лилиан скоро будет.
