Я кивнула тоже. Не думая, как она сумеет пройти на сегодняшний спектакль. Раз в жизни мне просто хотелось, чтобы мне помогли. Обычную боль почти всегда можно преодолеть, но ожоги будто весь мир сжирают. Боль сжирает все остальное. И ни о чем не можешь думать, кроме боли — дробящей, жалящей, невыносимой, тошнотворной. У меня бывали ожоги, но этот будет хуже всех. Недели на выздоровление, и, может быть, навсегда искалеченная рука. Черт, блин, черт!
Передо мной появилась доктор Лилиан, я сперва ее не узнала, и не только от боли. Косметика преобразила ее лицо, сбросила добрый десяток лет. Светлая голубизна платья оттеняла светлую седину волос, пастельные тона помады и теней. Я глядела на нее и про себя подумала не «Как она была красива десять лет назад», а просто: «Как она красива».
Она качала головой:
— И что мне с вами со всеми делать?
Я с трудом проглотила ком в горле:
— Я не нарочно.
Она приподняла длинную юбку, чтобы опуститься на колени:
— Да уж понятно, что не нарочно.
Лицо ее стало сосредоточенным и ничего не выражающим — лицо хорошего врача. Она потянулась к моей руке, и я отдернула руку.
Она отклонилась назад, слегка улыбнувшись:
— Если ты пообещаешь мне делать, что я тебе скажу, и делать так, как я скажу, тогда я перед тем, как трогать твою руку, вгоню тебе хороший укол обезболивающего.
Я кивнула.
— Твое честное слово, что не будешь со мной спорить, Анита? Что будешь просто делать то, что я скажу?
Если бы не боль, лишившая меня разума, я, может, еще бы подумала над этой формулировкой, но сейчас только боль владела моими мыслями. Я кивнула и прошептала:
— Обещаю.
— Вот и хорошо, — улыбнулась она и оглянулась.
Клодия подошла, наклонилась, и доктор Лилиан прошептала что-то ей на ухо. Клодия кивнула, выпрямилась и отошла.
Лилиан отвернулась набрать шприц. Обычно я на эту тему начинаю возникать — у меня фобия к шприцам, почти как к самолетам. Но сегодня я не жаловалась: слишком сосредоточилась, чтобы не заорать: «Сделайте же наконец, чтобы не было так больно!»
Лилиан попросила Ричарда отодвинуться, чтобы склониться возле моей раненой руки. Мика взял мое лицо в ладони, чтобы я не видела иглы, — он знал мое отношение к уколам. Я не стала ему мешать, но вообще-то сейчас мне было все равно. Ощутилось прикосновение иглы, а потом будто мне в жилы полился кипяток, разливаясь по всему телу. Очень странное ощущение. Никогда раньше у меня не было случая так почувствовать, как проходят в моем теле сосуды. Лицо, грудь, живот вспыхнули жаром, потом стало трудно думать, закружилась голова. Я хотела спросить, что это со мной такое, и тут боль просто смыло. Лекарство омыло мне тело горячей водой и смыло боль.
— Как себя чувствуешь, Анита? — склонилась надо мной Лилиан.
Я сумела улыбнуться — бестолковой, наверное, улыбкой.
— Не болит.
— Отлично, — улыбнулась она и обернулась к Ричарду: — Ричард, я думаю, тебе пора вернуться к твоей спутнице.
Он покачал головой:
— Я останусь.
— Ульфрик, ты сегодня Кларк Кент, а не Супермен. Тебе надо вернуться к твоей спутнице и притвориться, что ты — приятный и вежливый школьный учитель. А Анитой займусь я.
Ричард оглядел все общество:
— А эти останутся?
— Один из них останется, — сказала Лилиан, — но они не скрывают, кто они, Ульфрик. Когда скрываешь, то приходится скрывать — такова цена. Иди давай, пока эта дама не начала тебя искать.
Он попытался было поспорить…
— Ульфрик, не заставляй меня быть суровой, — сказала Лилиан.
— Иди, — сказала я, и голос прозвучал странно. — Иди, Ричард, иди!
Он бросил на меня взгляд, раздираемый противоречиями, почти полный страдания. Но сегодня меня ничьи страдания, кроме моих, не занимали.
— Прости, — сказал он, и непонятно было, за что он просит прощения. За то, что должен уйти? Что у него другая спутница? Что он все еще ходит в маске Кларка Кента? А может, это он мне в руку вложил крест? Тот крест, что я как-то подарила ему на Рождество… да, тогда есть за что извиниться.
Глава сорок восьмая
Под меня подложили скатерть, еще одну подложили под мою руку. Очевидно, Реквием «очаровал» персонал ресторана. Сам он старался на меня не глядеть, будто боялся, что крест запылает.
Лилиан велела Мике и Натэниелу отвлекать меня, хотя большую часть этой работы за них выполняли лекарства. Я боялась, что будет больно, но страх будто не мог за меня зацепиться — или я за него. Джейсон прижал мне руку, я попыталась возразить, и Натэниел поцеловал меня — крепко. Мои протестующие звуки утонули в этом поцелуе.
Потом кто-то дернул меня за руку — резко, сильно. Я вскрикнула, и Натэниел проглотил этот звук, как иногда делал во время секса. И крик тоже утонул в поцелуе.
Что-то они там с моей рукой делали, я это чувствовала. Чем-то ее обертывали. Натэниел прервал поцелуй и отодвинулся, перемазанный моей помадой. Он приложил мне палец к губам, и я могла только тихо повизгивать. Не то чтобы было больно — скорее мое тело знало, что должно быть больно, и хотело на это среагировать, но только я пыталась сосредоточиться на этой боли, как она просто ускользала. Может, это дико было — на ней концентрироваться, бороться с действием лекарства, даже глупо. Но я не могла просто отъехать в сторону, не могла не сопротивляться, даже если от этого хуже будет.
Натэниел улыбнулся мне, будто понимал, что я делаю. Наверное, понимал. И снова приложил мне палец к губам. Я ему кивнула — дескать, понимаю. Мы же не хотим привлечь внимания, да. Конечно.
Я посмотрела вниз и увидела, что рука у меня обернута марлей, как у свеженькой мумии. Увидела пятна крови на скатертях перед тем, как их свернули. Попыталась подумать, как мы будем это объяснять, но не додумала до конца, мысль ускользнула. Это ощущение должно было быть приятным — такая полная расслабленность, но я знала, что сегодня нужна Жан-Клоду, нужна всем. И Мать Всей Тьмы все еще поблизости. Что они будут делать, если она вернется, а меня не будет? Снова начал нарастать страх, но опять ненадолго. Я не могла удержать при себе ни одной мысли, ни одной эмоции. Как грести на лодке в тумане. Знаешь направление, в котором хочешь двигаться, — мелькнет берег, и гребешь изо всех сил, потом тебя снова заволакивает туманом, а когда опять попадаешь в просвет, берег совсем с другой стороны. Вот так и отвлекала меня боль. Без лекарств я бы как-то лучше функционировала, но так болел ожог, так болел… и я хотела, чтобы он перестал.
Кто-то меня поднял на руки, и я проснулась. Хотя не уверена, что это я спала, — мог быть обморок. Меня нес Натэниел. Сияли рукава белой рубашки, а я была накрыта черным смокингом. Наверное, его смокингом. Я была горда, что до этого додумалась.
Я поискала взглядом Мику, Натэниел заметил и понял.
— Мика будет сидеть с Ашером, чтобы ни одну ложу не оставлять пустой.
Он стал спускаться по лестнице, держа меня на руках.
За его плечом появился Реквием и пристроился за нами, рядом с ним — Лизандро. Я посмотрела вниз по лестнице и увидела доктора Лилиан, а потом снова голова закружилась. Что она мне вкатила, черт
