Пляска смерти

так что Белль могла и не слышать:

— Я тебе даю только попробовать. Если тебе омерзительны мои прикосновения, я могу остановиться.

Он приложился щекой ко рту Огюстина, будто целуя его в шею и давая Огюстину возможность выдохнуть ответ:

— Ты так хорошо научился владеть ardeur’ом и так быстро.

— Oui.

— Если это — только попробовать, и если другого она мне не даст, то я хочу этого.

Жан-Клод отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, и взял это лицо в ладони. До меня дошло, что лицо Жан-Клода я вижу глазами Огюстина. И Огюстин увидел неуверенность в глазах собеседника.

— Ты рискнул бы ее гневом, чтобы спасти меня?

— Я не люблю заставлять силой.

Ашер встал на колени рядом с Жан-Клодом, и такого выражения на его лице я никогда не видела. Надменность, жестокость, что-то хищное — и еще что-то. Опасное и неприятное.

В воспоминание врезался голос Ашера:

— Жан-Клод, пусть Анита этого не увидит.

До этой секунды я не знала, что Ашер здесь и ждет, пока мы выиграем или проиграем эту битву. И он видел то, что заставляет меня видеть Белль. Как она это делает?

— Все вы — кровь от крови моей, Анита. С тем, что принадлежит мне, я многое могу сделать.

Руки на моем теле, рвется одежда так, что меня дергает. Ощущение прохладного воздуха на спине. Грудь и живот Жан-Клода прижимаются к моей спине, кружево белой сорочки — только рама для наших тел. Но как только он прикоснулся ко мне, воспоминание затянулось черным, и Белль снова оказалась на краю своей большой кровати в неровном свете свечей. Гнев наполнил ее глаза медовым пламенем. Она, оказывается, не знала, что Жан-Клод дал Огги выбор — тогда, столько лет назад.

Голые руки Жан-Клода обвили мое почти обнаженное сверху тело. Он обхватил меня руками, прижал меня к себе так близко, как только могли позволить пистолет и нож на спине.

Руки Огюстина все еще держали мои, как будто он не мог или не хотел отпустить меня. Но прогнало Белль прикосновение Жан-Клода — оно оборвало воспоминание.

— Твое тело может остановить меня, но я оставлю вам два прощальных подарка, Жан-Клод и Огюстин. Первый — это ardeur, который охватит вас всех троих и, если я как следует постараюсь, разольется по залу на всех, кто остался. Я ощущаю Ашера и… — она закрыла глаза, облизнула губы, — м-м-м, да здесь еще и Реквием. Они попытаются это сдержать, может быть, смогут… а может быть, и нет. — Тут она посмотрела на нас так, будто видела — по-настоящему видела. Столько было воли в этих глазах! — Второе — это вопрос вам и дар для Аниты. Ты еще не понял, Жан-Клод, что один из ее талантов — это перехватывать и усваивать те способности, что обращают против нее? И вот мою способность оживлять память я передаю сейчас ей — только на один раз. Я хочу, чтобы она пустила ее в ход, и не буду сопротивляться магическому умению Аниты взять эту способность. Я оставлю ей умение вызывать такую силу и еще оставлю вопрос: ты веришь, что у Огюстина и Жан-Клода был секс вот только в этот раз и никогда больше?

Треск рвущейся материи — и Жан-Клод прижался ко мне сильнее, большей площадью.

— Я закрываю для тебя эту дверь, Белль, ибо эта женщина моя, а не твоя.

— Я ухожу, ухожу. Надеюсь, мои подарки вам понравятся.

Но я была еще слишком тесно связана с ее разумом и знала: выбора у нее не было. Она делала вид, что уходит по собственной воле, но это Жан-Клод ее прогнал. И последнее, что ощутила я от нее, — сожаление. Она оставляла мне всех этих мужчин, а ей они были недоступны.

Я будто всплыла из-под воды, ловя ртом воздух. На мне остались только трусики и лифчик, костюм с меня сорвали. И вместе с юбкой исчез пистолет с кобурой. На Жан-Клоде из одежды тоже мало что осталось.

— В действиях вашей линии вампиров бывает что-нибудь, не связанное с раздеванием?

Он засмеялся — тем своим прекрасным, ощутимым смехом. И не только я на него среагировала — Огги вздрогнул; я почувствовала это по его рукам, держащим мои. Вот он остался в своем дорогом костюме, даже галстук не сбился. Изумительно он себя вел.

Я оглядела комнату — она была пуста, только Ашер стоял рядом с наружной дверью, а Реквием — возле той двери, что вела дальше в подземелье. Ашер с золотыми волосами, скрывавшими те шрамы, что оставила ему Церковь, когда из него пытались святой водой выжечь дьявола. И Реквием — высокий и бледный, а волосы почти такие же темные, как у меня или Жан-Клода. Лицо его украшали усы и аккуратная бородка. Только сегодня у него был такой вид, будто его по скуле кирпичом двинули. Оба они держали руки вверх и в стороны. Как я поняла, это был вампирский эквивалент круга силы, чтобы не выпустить ardeur и воспоминания. Не дать им разойтись.

Обмякнув в руках Жан-Клода, я сжала руки Огюстина. А в мозгу у меня что-то прошептало: «Так это был не единственный раз?» Чья это была мысль, моя — или ее? Я не знала, да и без разницы это было, потому что вопрос прозвучал.

И меня бросило в гущу воспоминания, от которого я скрюченными пальцами стала когтить воздух. Лежащий сверху Огги вдавливал Жан-Клода в постель.

— Non, ma petite, non!

Тело Жан-Клода прижалось ко мне всей своей прекрасной наготой, но этого было мало. Это не сила Белль давила на меня. Она поняла то, что я лишь недавно сама узнала: я умею одалживать силу других вампиров, если они используют ее против меня. Некоторые виды силы держались дольше других, некоторые уходили сразу, но вот этот не уходил. Не уходил, и избавиться от него я не могла.

Я вскрикнула, вцепляясь в голые руки Огюстина, но это не помогло. Не помогло.

— Тогда возьми воспоминание целиком, Анита, — сказал Огги. — Увидь все.

Мы оказались в комнате — небольшой, но элегантной. Огги в кресле, Жан-Клод перед ним на одном колене, со шляпой в руке, со склоненной головой.

У этого Огги желтые волосы спадали до плеч. Одет он был в синее и серебристое, кружев слишком много — на мой вкус.

— Итак, слухи верны. Ты оставил ее добровольно.

Жан-Клод кивнул и поднял глаза.

— Это так.

Огги засмеялся:

— Ты добровольно покинул рай, когда я рыдал в аду, желая хоть последний раз взглянуть на него. — Он покачал головой, вздохнул, и веселье сбежало с его лица. — Но если ты оказался достаточно силен, чтобы оставить рай, я тебя доставлю на берег. Знаю я один корабль, и капитану его я доверяю.

— И куда идет этот корабль?

— В английские колонии. Сейчас они называются Соединенные Штаты Америки. Но, честно говоря, не важно, Жан-Клод, куда тебе плыть, лишь бы только прочь с этого континента и подальше от нее.

Жан-Клод снова опустил голову, и если что и было в его глазах, показывать этого он не хотел.

— Я не могу заплатить тебе, Огюстин. Я ушел, не взяв ничего.

— Это будет дань твоей храбрости, ибо ты оставил рай не однажды, но дважды. Дважды, когда я все бы отдал, чтобы его вернуть.

Жан-Клод поднял лицо, прекрасное и непроницаемое — такое лицо бывало у него, когда он скрывал свои мысли.

— Ты тоскуешь о Белль — или об ardeur’е?

— О них обоих.

— Белль я тебе вернуть не могу, но поделиться с тобой ardeur’ом — в моей власти.

В мгновение ока лицо Огюстина осветилось желанием, нуждой такой острой, что она сверкнула в глазах, как сверкает в облаках молния. И тут же лицо стало спокойным, голода как не бывало — но мы его видели. В этот миг я перестала видеть комнату как парящий призрак, я оказалась в голове Жан-Клода, как