я стану тираном, подобным европейскому совету.
— И насколько это вероятно? — спросила я.
— Это возможно.
— Насколько возможно?
Вдруг до меня дошло, что случайная беременность — это может быть не худшее из наших несчастий.
— Мы должны разобраться в этих новых силах,
На той стороне двери послышался разговор на повышенных тонах. Клодия вопила:
— Куда это ты так собрался, как через проходной двор?
— А ты меня останови, — ответил рассерженный голос Ричарда.
Жан-Клод вздохнул, и я устроилась пониже в воде. Ссориться с Ричардом мне никак сегодня не хотелось, но, судя по ощущению его за дверью, выбора мне не предоставили.
— Впусти его, Клодия, — попросил Жан-Клод.
Дверь открылась, но первой вошла Клодия, будто боялась оставить нас с ним наедине. Его сила рванулась в дверь, как волна раскаленного воздуха впереди лесного пожара — волна, удушающая и убивающая все на своем пути. Мы подняли не только наш, но и его уровень силы, и сейчас нам предстояло узнать, насколько Ричард заставит нас об этом пожалеть.
Глава одиннадцатая
Клодия встала между Ричардом и ванной, загородив его от нас, поскольку была дюймов на пять его выше. Загородила, впрочем, не полностью — бодибилдингом она занималась серьезнее, но он был в плечах шире. Вот эти плечи да мелькнувшая нижняя часть тела сказали мне, что одет он в синие джинсы и красную рубашку. В дверях столпилось черное стадо — это охранники пытались сообразить, что делать. Из них некоторые были вервольфы, а он — их Ульфрик. Встать на пути своего царя — не лучший способ выжить.
Его сила клубилась по комнате незримым огнем, будто вода должна была от него вскипеть, и это, поняла я, не только сила Ричарда. Клодия была моим телохранителем много месяцев, год, быть может, но до сих пор я просто не знала, сколько потусторонней силы в этом мускулистом высоком теле. Это ее сила тоже пылала сейчас в комнате — Клодия была сильна не только физически. Трудно стало дышать, будто воздух вдруг нагрелся и обжигал губы, как кофе, на который надо сначала подуть. Не знаю уж, что Ричард сделал там, снаружи, но Клодии пришлось отбросить притворство и показать свою мощь — как предисловие или предупреждение.
И ее голос отдался эхом:
— Дальше ни шагу, пока не покажешь, что взял себя в руки.
Она согнула ноги, пригнулась вперед. Боевая стойка — о Господи!
— Отойди! — рявкнул Ричард низким рычащим голосом.
Тоже плохо. Мы с Жан-Клодом переглянулись, он слегка пожал плечами.
— Ричард! — позвала я.
Пришлось повысить голос и повторить еще два раза, пока он отреагировал.
— Вели ей отойти, Анита, — прорычал он.
— И что ты тогда будешь делать? — спросила я.
Горящая сила будто засомневалась, стала слабее. Голос остался таким же рычащим, но как-то менее уверенным.
— Не знаю.
Прозвучало так, будто он не думал, что будет делать, когда до нас доберется. Это было не похоже на Ричарда — понятия не иметь, что он собирается делать.
— Ты попытаешься на нас напасть? — спросила я, выпрямляясь в воде, чтобы выглянуть из-за Клодии и заглянуть в лицо Ричарду.
Волосы у него перепутались — каштаново-золотистые. На солнце в них было бы больше золота и еще — медные пряди. Волосы у него были каштановые, но такие, будто никак не могли решить, стать им белокурыми или же темно-рыжими. Они отросли наконец до плеч. Ярко-алая футболка натянулась на бицепсах, потому что Ричард крепко сжал кулаки. Еще чуть-чуть — и швы не выдержат напряжения мышц. Летний загар выделялся темным на красном фоне футболки.
Ричард взглянул на меня — полной силой своих глаз, и у меня холодок пробежал по спине: это были глаза волка — янтарные, золотистые, и ничего не было в них человеческого. Начало превращения. Неудивительно, что Клодия встревожилась.
Обычно ямочка на подбородке смягчала четкое совершенство скул и резко мужскую красоту его лица. Он более других мужчин моей жизни был красив именно по-мужски. Никогда нельзя было бы принять Ричарда за девушку — даже с затылка, даже с длинными волосами. Слишком мужественным было его тело. Сегодня эта ямочка ничего не смягчала — слишком явно отражался на этом лице гнев. Питал этот гнев его силу — или сила питала гнев? Непонятно, да и какая разница? И так опасно, и так.
— Держи себя в руках, Ульфрик, — сказала Клодия.
Он обратил к ней золотистые глаза:
— А если нет, то что?
Впервые за все время, что я его знала, Ричард провоцировал ссору. Очень на него не похоже, обычно так поступаю я.
Мы с Жан-Клодом одновременно стали выбираться из ванны. Он потянулся за пушистым белым полотенцем, обернул вокруг талии. Обычно ликантропы не смущаются наготой, но сегодня Ричарду она могла и не понравиться — особенно у Жан-Клода. У Ричарда есть некоторая гомофобия, и те наши действия, которые он сегодня ночью ощутил, могли ее спровоцировать.
Нож и пистолет я оставила на краю ванны — убивать Ричарда я не стала бы, и он это знал. Во- первых, есть шанс, что при гибели одного из нас вампирские метки убьют нас всех, во-вторых, почти всегда я слишком его любила, чтобы желать ему смерти. Правда, как раз сейчас был момент исключения. Тот момент, когда мне хотелось, чтобы у него было меньше пунктиков и больше сеансов психотерапии в анамнезе. Психотерапию он проходил, но явно недостаточно для того, что мы сегодня с Жан-Клодом делали — а он ощутил. Он был третьим в нашем триумвирате, и из всех, с кем мы делили силу, Ричард острее, наиболее физически почувствовал связь с тем, что мы делали. Он, тот, кому все это больше всего не по душе, получил полную дозу. Несправедливо, конечно, но так было.
Жан-Клод встал возле стены с зеркалом — самое широкое место, где можно было встать. Он протянул мне полотенце, но я увидела свое отражение в зеркале — обрамленная черным мрамором, голая, и вода стекает по мне, блестя в свете ламп. Волосы прилипли к лицу, огромные темные глаза выделяются на его бледном фоне. Я почти никогда не могла устоять при виде кого-нибудь из моих мужчин, выходящего из ванны или душа. Что-то есть такое в струйках воды, стекающих по голому телу, что коленки подгибаются. Хотелось думать, что такие же чувства есть у Ричарда.
— Третий раз повторять не буду. Отойди!
— Она делает свою работу,
— Заткнись! — заорал он. — Заткнись, слышать тебя не хочу!
Ну-ну…
Я протиснулась между ванной и стеной, остановилась на приподнятой ступеньке — вся в окружении холодного черного мрамора с белыми и серебристыми прожилками. Пульс бился в горле, потому что с каждым дюймом мощь Ричарда и Клодии становилась горячее, будто приближаешься к открытому огню, и вся кожа кричит: «Горячо, горячо, не трогай!»
— Ричард!
Я говорила шепотом, но он услышал.
