Ко мне обратились полные ярости глаза, но как только они меня увидели, тут же наполнились такой острой болью, будто мой вид — это был удар ножом ему в сердце. Боли я посочувствовала, а реакции обрадовалась. Для оборотня почти любая эмоция предпочтительнее гнева. Гнев быстрее насыщает зверя, а нам надо было замедлить процесс.
— Как ты могла? Как ты с ним могла такое сделать?
Я думала, «он» — это Огги, но тут Ричард показал пальцем на Жан-Клода.
— Я не очень понимаю, что именно «такое», Ричард.
— Анита, не увиливай!
Это был вопль. Ричард закрыл лицо руками, покачнулся, отступив назад, и закричал — бессловесный крик боли. Упал на колени и закричал снова, и его сила залила помещение, будто всех нас сунули в кипяток. Мне показалось, что меня обварили. Случалось мне ощущать силу Ричарда, но такого не было никогда. Сколько же он набрал ее, пока мы кормились от Огги?
Клодия стояла в боевой стойке, и я могла ее понять. Грэхем только вошел в двери, потирая голые до плеч руки, раздираемый противоречиями. Он был в стае подчинен Ричарду, но мы ему платили за нашу охрану. И еще он знал, что Ричард не простит ни одному волку, который позволил ему причинить мне вред. Насчет Жан-Клода не знаю, но обо мне он бы после сожалел, а это сожаление прольется на всех, и мало никому не будет. Лизандро тоже вошел в ванную, стоял возле умывальника. На его темном лице никакие противоречия не отражались. Он был высокий, смуглый и красивый, волосы у него были самые длинные среди мужчин-крысолюдов. И если Клодия прикажет, он сделает.
Клей застыл в дверях, в той же нерешительности, что и Грэхем. Нам бы лучше здесь поменьше волков и побольше крысолюдов или гиенолаков — то есть тех, кто колебаться не будет.
Ричард опустил руки, а глаза у него стали шоколадно-карие. Часть этой ужасной, пылающей силы ему удалось подавить.
— Ты помогла ему изнасиловать мастера Чикаго.
Сейчас он не орал, и мне почти хотелось, чтобы орал. Не так это было бы тяжело слышать, как муку в его голосе.
Но сказал он какую-то чушь.
— Это не было изнасилование, Ричард, и ты это знаешь. Ты почувствовал что-то из того, что ощущал Огги. Черт побери, это же он все затеял. Он нарочно вызвал во мне
Ричард смотрел на меня, и я видела, что он хочет мне поверить, но боится.
— Ты действительно считаешь, что я могу кого-то изнасиловать?
Он покачал головой.
— Ты — нет, а он — да.
Ричард показал на стоящего рядом со мной Жан-Клода.
И голос вампира прозвучал совершенно нейтрально, без интонации, как он умел.
— Я за века своей жизни много что делал, Ричард, но изнасилование никогда мне не нравилось.
Я вспомнила воспоминания Жан-Клода об Огги. Белль хотела, чтобы он Огги изнасиловал, но Жан- Клод переменил это на что-то более мягкое — настолько, насколько осмелился на глазах у Белль. Я открыла было рот, но сообразила почему-то: рассказ о том, как у Жан-Клода еще два раза был секс с Огги, делу не поможет.
— Видишь, Анита? Даже ты не можешь его оправдывать.
— Но я его оправдываю. У Жан-Клода много недостатков, но склонность к изнасилованиям среди них не числится.
— Секунду назад ты хотела сказать иное.
Ричард все так же стоял на коленях посреди ванной, но уже успокаивался, подавлял эту удушающую силу. Демонстрировал самообладание, которое помогло ему стать Ульфриком Клана Тронной Скалы.
Клодия шагнула в сторону, чтобы видеть и его, и меня одновременно. Я слегка кивнула ей, но сказала:
— Думаю, у Клея и Грэхема найдутся другие дела.
Она кивнула и велела им выйти, заменив их двумя охранниками, лишенными конфликта интересов, — поняла, что я хотела сказать. А Ричард если и понял, то не показал этого — даже глазом не моргнул.
— Я пытаюсь понять, что сказать такого, что бы тебя не разозлило, Ричард. Вот и все.
Он сделал такой глубокий вдох, что плечи затряслись.
— Что ж, это честно. — Он уже говорил своим голосом, не этим низким рычанием. — Тот другой мастер действительно затеял с тобой ссору?
Я кивнула. Изложение теории, зачем он эту ссору затеял, я отложила до момента, когда мы будем одни.
— Ты почувствовал его силу, Ричард. Если бы дело дошло до драки, настоящей драки вампира с вампиром, победили бы мы?
Он опустил глаза, посмотрел на разжатые кулаки.
— Вряд ли.
— Он пробудил
Ричард кивнул:
— Да, тот, кто пища, не может быть доминантом. Знаю. — Он посмотрел мимо меня на Жан-Клода. — А зачем он пробудил
— Не думаю, что он хотел победить, — ответил Жан-Клод.
— Это бессмысленно.
— Он и без того мастер своей территории. Управлять другой территорией, не имеющей с твоей общих границ — это против наших законов. Между нашими территориями лежат другие земли, так что победа не дала бы ему ничего. А поддаться
— Аниту.
—
— Ты, кажется, говорил, что он твой друг, — напомнил Ричард.
— Думаю, что да. — Жан-Клод вздохнул. — Этот разговор лучше продолжить в более тесном кругу. Клодия, ты не оставишь нас?
Она посмотрела на меня — не на мужчин. Молодец, Клодия.
— Да, Клодия, — сказала я.
Она вздохнула:
— Мы будем за дверью, но если сила полезет вверх, мы вернемся.
— Возражений нет, — сказала я.
— Я буду держать себя в руках, — обещал Ричард.
— Это точно, — ответила Клодия и направилась к двери.
Лизандро обернулся на нас, когда дверь закрывалась, и это не был взгляд телохранителя. Так смотрит мужчина на голую женщину, которую он впервые видит голой. До этой секунды я даже не подумала, что в ванной находятся другие мужчины — я думала только о Ричарде, остальные были для меня что евнухи. Но этот взгляд Лизандро нарушил сразу два правила: во-первых, оборотни не обращают на наготу внимания, они слишком часто ходят голые. Это было бы, как если бы кошка обратила внимание, что кто-то без штанов. Во-вторых, это противоречит кодексу телохранителя — дать понять клиенту, что ты видишь в нем не только объект охраны. Клиентка не должна увидеть твоего вожделения, даже если будет перед тобой голой разгуливать. Это ее проблемы, а не твои. Тех, кого охраняешь, — не трахаешь, потому что в процессе траханья охранять нельзя. Конечно, из этих правил могут быть исключения, но Лизандро их пока что не заслужил.
Я взглядом дала ему понять, что все заметила. Он в ответ только улыбнулся, ничуть не смутившись. Ну и ну.
За ним закрылась дверь, и мы остались одни. Никто не двигался, словно мы не знали, что нам теперь
