ради охоты на монстров. Он жил для того, чтобы искать злобных тварей, на которых может испытать свое искусство. Смысл его жизни был — опережать, быть быстрее, злее, ловчее, смертоноснее тех монстров, за которыми он охотился. А потом он встретил Донну, и вдруг выяснилось, что есть смысл жить и для другого. Не знаю, пойдет ли он с ней к алтарю когда-нибудь, но он — единственный отец для ее детей и единственный муж, который у нее есть. Первый ее муж был убит вервольфом, а восьмилетний Питер поднял оброненное отцом ружье и добил раненого оборотня. Спас своих родных, когда тело отца еще дергалось на полу. В некотором смысле Эдуард отлично вписался в эту семью. Он забирал Бекки из балетной школы — подумать только. И теперь — что, если его из-за меня убьют? Убьют, и Питер с Бекки еще раз потеряют отца, потому что у меня кишка тонка самой разгрести вокруг себя кучу?
— Анита? Анита, ты здесь?
— Да, Питер, я слушаю.
— У тебя такой странный голос… чуть ли не испуганный.
Иногда он бывает неприятно проницателен, этот Питер.
— Я просто… — Черт, что же мне теперь сказать, как замять разговор? — Пусть Эдуард спит, не буди их.
— Что-то у тебя не так, я же слышу. Ты позвонила, потому что в беде. Верно?
— Я не в беде, — ответила я и про себя добавила: «Пока что».
Секундное молчание.
— Ты мне говоришь неправду, — прозвучал осуждающий голос.
— Ну знаешь, это уже хамство! — Я попыталась возмутиться. На самом же деле я не врала, я просто замазывала правду. Ладно, замазывала густо, как орешки шоколадом, но все равно это не была совсем уж ложь.
— Твое слово? Твое честное слово? — сказал он очень серьезно. — Ты можешь мне дать слово, что звонишь Эдуарду не чтобы просить помощи против каких-то жутких монстров?
— Слушай, а тебе никогда не говорили, что ты несносный зануда?
— Мне шестнадцать, мне положено быть несносным занудой — во всяком случае, так мама говорит. Дай мне слово, что говоришь правду, и я тебе поверю. Дай мне слово, я поверю всему, что ты скажешь, повешу трубку, а ты вернешься к своей не беде.
— Питер, черт побери!
— Ты не можешь дать слово и сорвать? — В его голосе был вопрос, почти удивление, будто он не мог до конца поверить.
— Как правило — нет.
— Эдуард говорил, что не можешь, но я как-то не до конца ему поверил. А ты действительно не можешь.
— Не могу. Доволен?
— Да, — ответил он, хотя голос у него был не совсем довольным. — Скажи, что случилось? Зачем тебе помощь Эдуарда?
— Мне нужно говорить с Эдуардом, но я не скажу тебе ни зачем, ни о чем.
— Анита, я не младенец.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь, видимо.
Я вздохнула:
— Я знаю, что не младенец, но ты еще не взрослый, Питер. Ты достаточно взрослый для своих шестнадцати лет, но кое-какие темные моменты жизни я бы предпочла держать от тебя подальше хотя бы до восемнадцати. Если Эдуард захочет потом тебе рассказать, это его дело.
— С тем же успехом можешь рассказать и ты, Анита. Если я спрошу, он мне расскажет.
Я только надеялась, что он ошибается, но опасалась, что он говорит правду.
— Если Эдуард захочет, чтобы ты знал, он тебе расскажет, Питер. Я тебе рассказывать не собираюсь, и этот вопрос дальше не обсуждается.
— Вот так плохо? — спросил он, и я услышала первую нотку тревоги.
Черт и еще раз черт. Просто не получается у меня взять верх в разговоре с ним. Их было у нас немного последнее время, но всегда он меня как-то загонял в угол.
— Питер, дай мне Эдуарда к телефону.
— Анита, я умею держаться в драке. Я могу помочь, Анита.
Блин, твою мать. Не победить мне в этом разговоре.
— Я вешаю трубку, Питер.
— Нет, Анита, не надо. Прости, я больше не буду! — Это уже был голос не взрослого циника, а паникующего мальчишки. К такой интонации больше подходил его голос до того, как сломался. — Не вешай трубку, я сейчас Теда позову!
Трубка так стукнулась об дерево, что я отодвинула телефон от уха. Питер тут же появился снова:
— Извини, уронил трубку. Я одеваюсь, иду к ним стучать. Уж если дело такое серьезное, что ты позвонила Эдуарду, то тебе и правда надо с ним говорить. Перестаю ребячиться и даю ему трубку.
Он слегка на меня сердился, но больше всего досадовал. Он хотел помочь, хотел быть взрослым, хотел драться по-настоящему… хрен его знает, что это значит. Чему учит его Эдуард? А надо ли мне это знать? Нет. А буду ли я спрашивать? Да, к сожалению. О Господи, вот только еще одной проблемы мне сейчас не хватало. Подумала я было соврать Эдуарду, сказать, что позвонила поболтать насчет очередного выпуска «Ежеквартального наемника», но уж если я Питеру не смогла соврать, то с Эдуардом мы тут вообще в разных весовых категориях.
10
Я села на край ванны, ожидая, чтобы Эдуард взял трубку. Разговор я решила провести без свидетелей, хотя сказала Жан-Клоду и Мике, кому буду звонить. Жан-Клод только и сказал: «Помощь лишней не будет». По этому одному замечанию можно было судить, что он встревожен. И чем яснее до меня этот факт доходил, тем тревожнее становилось мне.
В телефоне послышался шум, движение, кто-то взял трубку, и голос Эдуарда произнес:
— Питер, повесь вторую трубку. — Через секунду он уже сказал в телефон: — Анита, Питер сказал, что тебе нужна помощь. Помощь по моей линии.
Вот акцент у него совершенно неопределимый. Когда он говорит своим нормальным голосом. Но как по-южному тянет гласные «старина Тед»…
— Я не говорила, что мне нужна помощь.
— Зачем тогда ты звонишь?
— Разве не могу я позвонить просто потрепаться?
Он засмеялся, и смех показался мне почему-то знакомым. Потом я поняла, что это — эхо того смеха, которым смеялся Питер — или наоборот, то было эхо от смеха Эдуарда. Генетически у них ничего общего нет, так откуда же это? Наверное, подражание.
— Ты никогда бы не позвонила просто потрепаться, Анита. Не те у нас с тобой отношения. — Он снова засмеялся, повторяя вполголоса: «Просто потрепаться». Будто ему было так смешно, что и слов не найти.
— Твое снисходительное отношение мне не нужно, спасибо.
Я злилась, а права злиться у меня не было. Я позвонила ему, и на себя теперь злилась. Сильно уже жалела, что позвонила — по очень многим причинам.
— Что случилось? — спросил он, не обращая внимания на оскорбления.
Он слишком хорошо меня знал, чтобы реагировать на мелкую вспышку.
Открыла я рот, закрыла, потом сказала:
— Думаю, с чего начать.
— С опасности, — ответил он.
